Леонид Могилёв - Пес и его поводырь

Он очнулся на сеновале. Над ним хлопотал старик. Запах нашатыря и более ничего. Только нашатырь.

— Оклемался?

Пес лежал на спине, под головой самая настоящая подушка, рядом девчонка со шприцем в руках. Он прикрыл глаза и стал прикидывать, что же произошло, где сейчас полиция и солдаты, где нож и нельзя ли захватить джип, если он возле сеновала.

— Не делай глупостей, парень. Все уже ушли.

— Кто ты?

— Айвар. А это Машка. Дрянь блудливая.

Дрянь что-то громко и гневно заговорила на латышском, но дед только ухмыльнулся.

— Давай, потихоньку, вставай, и в дом.

Пес опять напрягся.

— Да не переживай ты, парень. Семь бед — один ответ. В тюрьме есть тоже лазарет.

Он встал и сердце разрешило ему двигаться.

Во дворе, действительно, никого не было.

— Стой, стой. Прежде снимай одежду. Нечего в дом грязь нести. — Старик говорил совершенно без акцента. — Они сейчас вернутся. Но тебя уже в доме не будет. Если не оплошаешь. Сейчас иди. С одной стороны домом закрыт, с другой — забор… Только быстро.

— Почему ты меня не сдал?

— Угадай с трех раз.

— Не смогу.

— Латышей не люблю.

— Как это?

— Войну прошел, чекистов резал, срок мотал, метро строил. Жизнь знаю. Потому и говорю, что хочу.

В доме он дернул ковровую дорожку, рванул кольцо люка, скатился вниз по лесенке, стал передвигать банки и кадушки.

— Падай сюда, Ваня.

Подкоп был таким же узким, как и тот, под сараем. Но ползти пришлось минут тридцать. И ему опять повезло. Вместо того, чтобы ворваться в дом, группа стала ждать его выхода и только через пятнадцать минут «переговоров» началась операция. К этому времени старик восстановил маскировку в подвале и поднялся на поверхность. Его застали мирно пьющим на кухне самогон. Еще с полчаса искали Пса… Потом нашли лаз.

Выход оказался в кустарнике, недалеко от реки. Пес потянул на себя деревянный щит, намертво прихваченный корнями травы, словно вросший в землю. Щит этот осиновый, с годами ставший только прочнее. Он выдавил наконец эту последнюю дверку, она отошла бесшумно, только почва всколыхнулась, и свежий воздух можно было глотнуть ртом. Он полежал еще немного, минуту, другую, медленно выполз наружу. Это был опять старый окоп. Солнце висело спокойное в ясном небе. Он приподнял голову над краем того, что было когда-то бруствером. Латыши обнаружились недалеко, метрах в двухстах. Второе кольцо оцепления. Сидят на земле, покуривают. До шоссе здесь недалеко. Он аккуратно перекатился и пополз. Так и передвигался с полкилометра, ползком, перебежками, бросками. Когда риск быть обнаруженным стал совершенно явным, он встал и пошел. Появился посреди третьей уже цепи, видимо курсантской, словно из-под земли, и спокойно пошел к шоссе. Его никто не окликнул.

На шоссе он остановил первые же «жигули» и уехал в Ригу. Бог сохранил его еще раз. Водитель, русский, молчун, ни слова по пути не проронил. В городе Пес вышел на Юрмалас Гатве, на пустыре сбросил верхнюю одежду, пересчитал и карманные деньги, заботливо оказавшиеся в рубашке. В ближайшем универмаге купил другую летнюю рубашку с коротким рукавом, дешевые кроссовки. В буфете на втором этаже взял кофе с коньяком и более ничего. Очень хорошо подумав, покинул торговое заведение и пошел себе по направлению к центру.

Потом он узнал, что старик этот был «кадровым» лесным братом и только к сорок девятому сдался. Это радовало…

Он несколько засиделся в Салониках. Комнату свою покидать было не велено.

— У вас проблемы, мистер. Придется ждать.

Он и сам знал, что проблемы. Только в состоянии умственной разрухи или по очень веским и важным причинам нужно было сейчас стремиться на Евразийскую равнину. Даже комнату свою в коттедже на улице Виссарионас в Каламари покидать следовало пореже. Иногда он сидел на пристани, иногда на трибуне пустого стадиончика, иногда прогуливался по кладбищу, что совсем недалеко. Еду покупал по минимуму, в разговоры с людьми не вступал, по ночам читал русские газеты и смотрел телевизор. Черная Рожа оставил его в покое. Он не приходил более, что, впрочем, не означало его окончательного и безвозвратного исчезновения. Гнусный бесовской мираж, мыслящая химера был где-то неподалеку. Не мог он вот так запросто оставить его. Бросить столь успешно начавшееся предприятие. А тот, другой, с белыми крыльями, не мог быть вечной нянькой. Но прежде, чем Пес сделает свой окончательный выбор, они непременно выяснят отношения. Это было неизбежным.