Ольга Морозова - Музыкантша

— Я попробую…

— Он убьёт нас, убьёт! — У Полины начиналась истерика. — Что нам делать? Что? Я больше не выдержу!

— Не плачь, я не могу убить его завтра. Придётся подождать.

— Хорошо, я подожду… я сделаю всё, что ты скажешь… ляг поближе, мне страшно… — Анжела подвинулась к Полине и обняла её одной рукой.

Очнулись они утром. Тела на сцене слабо шевелились и вздыхали. Кто-то хрипло кашлял, Альберта среди них не было. Анжела завернулась в чей-то наряд и прикрыла Полину. Они слезли со сцены и сели на стулья, дрожа от холода. Рашид открыл дверь и проводил девушек к себе. Анжела долго стояла под душем, пытаясь смыть с себя прошедшую ночь, налипшую на неё, будто помои. Потом надела халат, легла в кровать и уснула беспокойным сном. Ей снился мужчина в бейсболке, он противно ухмылялся, и Анжела поняла, что он радуется её проблемам. Она хотела ударить его по лицу, но почему-то не могла его достать. Она тянула руки, чтобы достать его, но он удалялся всё дальше, а её рука вытягивалась, становясь всё тоньше и тоньше. Наконец он исчез, и Анжела проснулась. Было ещё светло, но спать снова не хотелось. Анжела лежала в кровати, размышляя над словами Полины. Альберт безумен, это ясно. Так же ясно, что он убьёт их, не задумываясь, в любой момент. А это значит, что нужно что-то делать. Полина сказала, что он иногда посещает Настю. Значит, нужно сделать так, чтобы он посещал и её. Нужно вкрасться в его порочную, прогнившую насквозь душонку, и тогда взять его за горло. Нужно разгадать его слабости и пристрастия, чтобы узнать место, куда ударить. Но самое главное — когда и как. Он один раз уже оттолкнул её… вдруг он не захочет с ней спать? Может, его не интересуют женщины? Но он же спит с Настей… Занятая мыслями, Анжела даже не услышала, как открылась дверь и зашёл Альберт. Она увидела, как он смотрит на неё, и откинула простыню, которой была укрыта. Альберт выглядел неважно. Мешки под глазами набрякли и отвисли, уголки рта опустились, кожа приобрела серый оттенок. Он сел на кровать рядом с Анжелой.

— Прикройся, шлюшка! Чего заголилась?

Анжела набросила на себя простыню, сделав обиженный вид.

— Я думала, вам это нравится. Мне показалось, вы не выносите вида одетых людей.

— Не выношу, особенно баб. Но сейчас мне не до этого. Я хотел поговорить с тобой, и для этого необязательно пялиться на твои голые телеса.

— Хорошо, — Анжела натянула простыню до самого подбородка. — Я вас слушаю.

— Я кое-что разузнал о тебе. С тринадцати лет ты жила в детском доме. Потом тебя взяли в семью. Оформили опеку. У твоей опекунши был душевнобольной сынок. Потом опекунша умерла, а ты жила с её сыночком. Потом и он умер.

— Ну и что? Открыли Америку! Я и сама бы вам это рассказала, если бы вы спросили.

— Дело не в этом. Дело в том, где ты была до тринадцати лет? В твоём деле написано, что тебя нашли на вокзале и ты ничего не помнила, кроме своего имени.

— Ну, раз так написано, значит, так и было. В чём вы сомневаетесь?

— Я сомневаюсь в том, что ты ничего не помнишь.

— Но это правда. Я ничего не помню.

— Ещё там написано, что ты уверяла, что тебя похитили цыгане и заставляли играть на скрипке.

— Наверное, это так. Я смутно помню, что вечно мёрзла… играла где-то… то ли в переходах, то ли на улице… кажется, меня били… потом мне удалось бежать… это всё.

— Тогда почему, скажи мне на милость, ты явилась на эту чёртову могилу?! Может, у тебя тоже проклюнулись смутные воспоминания?! Дочку этого ублюдка тоже звали Анжелой, и она тоже играла на скрипке. Какое странное совпадение, не находишь? Мне это сразу показалось подозрительным.

— Я не пойму, что вы от меня хотите? Даже если допустить, что вы правы, то что с того?

— А то, что он мог отдать тебе то, что украл у меня. Где твой папаша, детка?

— Я не знаю. Он умер. Если бы он был жив, разве я бы жила в детском доме? Как я, по-вашему, попала туда?

— Не знаю. Это ты расскажешь мне. Тебе придётся вспомнить, иначе я рассержусь. Я ждал двадцать с лишним лет, у меня лопается терпение.

— Хорошо. Я сделаю всё, что в моих силах. Я буду вспоминать день и ночь. Но что он украл у вас? Как я могу вспоминать то, о чём не имею ни малейшего представления?

— Он украл у меня рубины. Тебе не доводилось в детстве играть с такими маленькими красными камушками?

— Не доводилось.

— Это плохо.

— Как он мог украсть у вас эти камни? Мне с трудом верится, что у вас можно что-то украсть.

— Я не всегда был таким, деточка. Раньше я был белым и пушистым. А твоего папочку я знаю, чуть ли ни с детства. Мы были друзьями.