Андрей Дмитриев - Дорога обратно (сборник)

— Говоря по совести, она все время мешает мне думать, — сказал майор. — Постоянно требует, чтобы я на нее глядел, слова говорил, ходил с ней в кабак по субботам… Кабак — это еще терпимо. Но ей нужно, чтобы я ей все про себя выкладывал: что я себе мозгую, что мне пишет этот мужик из Москвы, в какую мы с ним вступаем полемику. Во-первых, это слишком. Личная жизнь — это одно, это пожалуйста, а внутренняя — это совсем другое, не нужно трогать. Во-вторых, она плачет. Я ее презираю, я ее разлюбил, и все в таком противном роде. Я понимаю, нервы. Но и у меня нервы. Хочешь, чтобы тебя не разлюбили, — веди себя прилично.

— Вот дурь какая, — покачала головой Елизавета.

— Именно дурь, — согласился майор.

— Что же это за полемика, что жена плачет?

— Тебе — могу, — сказал майор, умиротворенный веселым мельканием вязального крючка. — Я от тебя не завишу, и ты от меня не зависишь. Ты мне приятна, но, извини, безразлична, поэтому тебе — могу…

Последнее письмо критика Зоева содержало в себе осторожную полемику с майором Трутко относительно причин измены Эраста бедной Лизе. Майор Трутко считал, что Эраст покинул девушку вовсе не из-за сословных предрассудков. Причина была в другом. Эраст, по мнению майора, ясно видел пропасть между высоким своим интеллектом, богатой своей эрудицией и, прямо скажем, убогим культурным уровнем крестьянской девушки. Он непременно женился бы на ней назло презренным светским толкам, кабы знал наверняка, о чем с такой женой разговаривать, сидя по вечерам у изразцового камина. Не выслушивать же, в самом деле, всякую дрянь о ценах на флоксы, когда тебя волнуют вопросы, достойные образованного ума: к примеру, Вольтер, положение американских негров или обновление норм русского стихосложения. Эта любовь была обречена, утверждал майор Трутко. Лиза утопилась, Эраст потом страдал всю оставшуюся жизнь, но куда лучше умереть от страданий, чем, счастливо женившись, пошло и скучно маяться у изразцового камина… Критик Зоев позволил себе напомнить майору, что нигде в повести не указано на избыток интеллекта у Эраста и тем более на его озабоченность судьбой американских негров. Совершенно очевидно, что именно социальная и, как следствие, нравственная пропасть между влюбленными оказалась роковым образом непреодолимой. К тому же некорректно, исходя из представлений о современной социальной психологии, производить анализ поведения людей, живших в весьма отдаленную эпоху, ни единым штрихом, ни единым жестом не похожую на нашу. Говоря по совести, души этих людей нам неведомы, помыслы неясны в полной мере, связь между причинами и следствиями их поступков лишь кажется нам очевидной. Но и это еще не все, предупреждал критик Зоев. Эраст и Лиза — не буквально живые люди, но литературные персонажи, и жили они (собственно, продолжают жить) не по законам нынешней или тогдашней реальной жизни, но по законам литературного текста. Говоря фривольно, изменить своей возлюбленной Эраста побудили нормы литературного направления, законы жанра и неумолимое в своей упорядоченности развитие сюжета. Критик Зоев был вежлив и ненавязчив, он не настаивал на своих соображениях — просил лишь принять их к сведению…

Сидя на табуретке и рассеянно наблюдая, как, неумолимо уменьшаясь в размерах, прыгает по линолеуму клубок шерсти, майор Трутко раскрывал Елизавете свою обогащенную душу. Осваивая мир звуков и идей, он оттого и приветствовал его пределы, что не совпадали они с горизонтами привычной хновской жизни. Разумеется, он, майор, любит Хнов, любит озеро, самолеты, лесопосадки, любит жену, товарищей, любит Воскобоева и Елизавету, но куда сильнее в нем тяга к иным объектам любви, обладать которыми, говоря фривольно, можно, лишь освоив «СОКРОВИЩНИЦУ МИРОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ» и освоившись в ней. По письму критика Зоева выходило, что мир звуков и идей имеет разве что косвенное отношение к самолетам, Хнову, лесопосадкам, поскольку живет по своим отдельным законам. Конечно, не всякий ум смирится с тем, что Лиза и Эраст — не живые люди, но призраки из мира призраков, но от одного лишь сознания, что это воистину так, он, майор, счастлив… Трутко запутался и замолк. С какой такой радости он счастлив, Елизавете не объяснишь. Как объяснить, что он счастлив своей причастностью к миру, который просто не существует для таких, как Елизавета. Облик этого мира явлен только избранным. Он, майор, из этих избранных…

Трутко устыдился своего высокомерия. Поднял глаза к потолку и неожиданно для себя подумал, что небо его простит…