— Заткнись — я серьезно!
— Так-так, — сказал Стивен, отходя от малышей, — давайте-ка я покачаю вас обоих.
Он раскачал качели Мелиссы, затем стал качать одной рукой качели сына, другой — качели дочки. Сначала подталкивая сами сиденья качелей, потом спины детей. Он чувствовал эти спины, изгибы позвоночников, тепло маленьких поп. В самой высшей точке, куда улетали качели, детские тела на мгновение оказывались в невесомости, поддерживаемые только его руками. И при этом он не чувствовал физического родства с этими детьми — своими детьми! Качаясь, Мелисса и Дэниел отделялись от неожиданно повзрослевших самих себя и отправлялись странствовать во времени — если не в пространстве — в те края, где живут радость и веселье, к простому и понятному здесь и сейчас. На подъеме Стивен щекотал их под мышками, и они хихикали. Потом забегал спереди и как полоумный матадор уворачивался от их ног-рогов, уже летевших вниз под радостное верещание. Затем он мчался к малышам и раскачивал их маленькие качельки, после чего снова возвращался к старшим и опять принимался за них. Теперь смеялись уже все, кроме самого мелкого. Несудьба взяла рукавичку, которую кто-то повесил на ограду, и примерила, не подойдет ли ей по размеру.
Затем все прекратилось. Дэниел с визгом затормозил, его каучуковые подошвы прошаркали по каучуковому покрытию. Он спрыгнул с качелей прежде, чем они остановились, и подошел к неподвижной карусели. Встав коленями на край, он просунул свою черноволосую голову в одну из металлических стоек, словно собрался молиться. Весь ужас обстановки вернулся: хмурое небо, обшарпанная игровая площадка, слой каучука отходит от битумного покрытия, которое, в свою очередь, отслаивается от бетонного; лазалка, поставленная меньше месяца назад, похожа на аляповатый крендель из стали для великана, питающегося железом; сами качели: цепи некоторых из них обмотаны вокруг перекладин — свидетельство нашествия вандалов постарше, а может, какие-то дети решили покинуть орбиту… У забора невдалеке — битое стекло, возле вмятины в бетоне навалены погнутые шоссейные барьеры безопасности, сама же вмятина наполнена водой и листьями; контейнер, обитый деревянными рейками, будто ремнями безопасности. То, что настолько прочная штуковина также могла подвергнуться нападению, говорило о небывалом демографическом взрыве, подумал Стивен.
Мелисса тоже слезла с качелей. Оба малыша сидели на своих качелях, едва покачиваясь.
— Эй, все сюда! — Стивен попытался впрыснуть в сказанное побольше энтузиазма, словно это был поддельный наркотик. — Пошли на вторые качели.
— Качели! — громко и четко выговорил ползунок с потрясающей дикцией. Но никто не обратил на это внимания.
Вторые качели находились на недавно отстроенной площадке поменьше, около «Уан оклок клаб». Молодые бойцы понеслись туда по лужайке, напрямик, мимо футбольных ворот, торчащих посреди окружающей грязищи. Двое старших умчались вперед, самый мелкий ехал в коляске, а Джош еле тащился со своей пластмассовой игрушкой. Стивен вспомнил, как Мелисса и Дэниел жадно цеплялись за него, умоляя носить их на руках, даже когда им было больше, чем Джошу сейчас. Но этот двухлетний шкет просто плелся сам по себе, нуждаясь в поддержке отца не более, чем тот в его.
Как всегда в выходные, «Уан оклок клаб» был закрыт, железные задвижки опущены до земли, на их рифленых поверхностях видны растекшиеся следы граффити. Этой площадке нашествие варваров еще только предстояло, каучуковое покрытие не было повреждено. Каждый официально установленный спортивно-развлекательный снаряд находился на своем месте ковра из лоскутов зеленого каучука. Песочница была укрыта навесом и заперта на висячий замок. Горка оборудована аккуратной крышей с коньком, вверх вели прочные деревянные ступеньки, каждая покрыта черным каучуком. Небольшие помосты в форме листиков клевера стояли вокруг, держась на огромных пружинах. Все было таким новым, милым, бери да играй. Воплощение домашнего уюта наперекор улице.
— Черт, как все близко, — довольно громко пробормотал Стивен, усаживая Джоша и мелкого на следующие качели. Он представил себе этот улично-домашний игровой комплекс в пределах всей игровой площадки, а ее, в свою очередь, в масштабе города, город внутри страны, а страну — наряду с другими странами мира. Весь мир — огромная и захламленная игровая, заполоненная сломанными и списанными за негодностью игрушками грудного человечества, которое на протяжении десятилетий пребывало в жутком настроении. Два отвратительных тысячелетия. И подобно камере наблюдения над красным полем в центре площадки, Бог смотрел на все это из-за ограды, как чадолюбивый человек молча смотрит на педофилов.
Читать дальше