Тарас Покровский - Наказание и преступление. Люстрация судей по-Харьковски

В итоге при составлении своего решения апелляционный суд проявил изобретательность. Он разделил весь объемный приговор на две части, и оставив без изменений в силе только две легкие статьи, в которых Куля вину признавал, и одну тяжелую по эпизоду, где деньги пропали из сейфа, остальную отменил и отправил на дополнительное расследование (д/с) обратно прокурору области. О заявлениях Ташкова об оговоре, о новом статусе подозреваемого Мирошко в этом судебном решении, не было ни слова. Очень вероятно, что 2-я инстанция с удовольствием отправила бы на д/с все дело, весь этот яркий пример непрофессионализма и глупости, но тогда им пришлось бы всех освободить из под стражи, так как 18 месяцев максимально допустимых законом содержания обвиняемых под стражей и под следствием, они уже отбыли, а этого естественно никто допускать не мог никак. Так просто, на ровном месте честно и по закону СИСТЕМА поступать была просто не способна.

Ничего неожиданного вообщем для Кули с появлением такой "Ухвалы именем Украины" не произошло. Кроме ненового удивления от того, как коллегия судей нагло отморозилась от важнейших по сути новых обстоятельств, которые своим наличием напрочь убирали все обвинение против Кули, он отметил еще и то, как бездарно и впустую такая СИСТЕМА тратит деньги своих налогоплательщиков. В результате такого хода, с отправкой дела на новое д/с получалось, что минимум четыре с половиной года времени работы целой следственной группы и суда 1-й инстанции, были выброшены в пустую, и теперь, через столько времени, все будет происходить с начала — почти все дело за столько времени получения СИСТЕМОЙ заработной платы вернулось обратно на старт, и при этом никто ответственности за чудовищный непрофессионализм не понесет. Понимая это, добропорядочных налогоплательщиков становиться жалко, а за державу обидно.

Вернувшись вечером в свою камеру СИЗО после оглашения решения апелляционного суда, Куле вдруг очень сильно захотелось хотя бы услышать голос Ирины, но оба ее известные ему номера телефона были отключены, а у домашнего никто не снимал трубку. По большому счету это ничего страшного не означало, но в ту минуту ему показалось это очень печальным и знаковым. Появилось сильное предчувствие полного разрыва как-будто чего-то живого. То, что когда-то было его и в последнее время висело на одной ниточке, казалось оборвалось окончательно и безвозвратно, удаляясь от него и оставляя после себя только горечь воспоминаний и несбывшихся мечт.

Переживая в агонии, казалось последние свои часы интенсивного процесса переплавки прекрасного фрегата, ассоциирующего собой когда-то только жизнь и счастье, в мрачный боевой эсминец, несущий собой теперь только смерть и разрушение, из еще тогда еле-еле живой души, вдруг как птица из губительной клетки выпорхнул образ его когда-то любимой, желанной и родной гавани. Со смертельной тоской в глазах он смотрел ей в след понимая, что видит ее в последний раз, потому как боевой машине-убийце любимая не предусматривалась инструкцией его особого назначения.

После оглашения определения апелляционным судом признание вины подсудимого Кули по приговору районного суда в части совершения им якобы кражи из сейфа в соучастии с Ташковым вступило в силу. Наказание по этому эпизоду приговором было объявлено 10 лет лишения свободы с конфискацией имущества. С этого дня Куля стал официальным зэком и уголовником, и хотя для отца и матери этот официальный статус сына уже давно значения не имел, тем не менее очередным рубежом разбитых надежд это судебное решение для них послужило. Усиливались их страдания еще и тем, что теперь они лишались возможности видеться со своим сыном. СИСТЕМА хладнокровно и безжалостно отрывала их друг от друга. Раньше, будучи общественными защитниками, они оба по очереди на часик-два по разу в месяц имели возможность посещать свою кровинушку в тюрьме, могли обнять его, дотронуться, прижав поближе к своему сердцу, и это было мощным лекарством их страданиям, глотком бальзама на их изнуренные души. Но сейчас, когда с одной стороны приговор вошел в силу и на лагерях по закону родным полагались длительные свидания, с другой стороны Куля из-за отправки дела на д/с благодаря непрофессионализму следователя и прокурора, сфабриковавшим все это безобразие оставался числиться подследственным, пребывая по прежнему в СИЗО, в котором свидания не полагались, а статус общественных защитников теперь аннулировался с приходом в силу положений нового УПК в редакции 2012 г. Такая ситуация в Кулином случае напоминала акт издевательства. Близких родственников во время следствия не допускают к подозреваемому из соображений достижения конфиденциальности его хода, но когда уже прошло пять лет с момента совершения преступления и три этапа расследований сроком приблизительно по полтора года каждая, то не допускать мать к сыну было смешно и мягко говоря не по человечески. Комичность ситуации состояла еще и в том, что закон позволял и далее быть родителям общественными защитниками и посещать своего защищаемого, как и прежде в расположении следственных кабинетов СИЗО. Это процессуально было возможно и в порядке переходных положений нового УПК, и в порядке УПК в редакции 1960 г., пока осужденный имел еще процессуальную возможность обжаловать приговор в кассационном порядке, и далее в Верховном Суде Украины. Но районный суд, который раньше выдавал разрешения на визиты защитникам, после вступления части его приговора в силу, открестился от этой своей прежней роли и отказался выдавать разрешение, а администрация СИЗО, опираясь на свой новый исполнительный кодекс, тоже не брала на себя ответственность поступать так, как она без предписания суда никогда не поступала. Когда Куля с этой ситуацией и с разъяснительными документами, с отписками из суда и СИЗО обращался в прокуратуру по факту нарушения его права на свидание с защитником в период написания им кассационной жалобы, а по сути по факту нарушения его гражданских прав на защиту и на адвоката, то прокуратура тупо молчала, оставляя все Кулины заявления просто без внимания.