Жак Шессе - Сон о Вольтере

Сам ли я измыслил это видение? Или же мой демон-искуситель исподволь внушил мне эту мысль, это внезапное отвращение к слишком уж яркому образу старика, упивающегося своей победой над беззащитной птичкой, попавшейся к нему в когти? «Это мне на закуску! На закуску!» Слова эти погребальным звоном отдаются у меня в ушах, я не могу заснуть, ночь тянется бесконечно долго и никак не проходит. Омерзительное видение — мадемуазель Од в образе похотливой крестьянки, отдающейся старому скелету.

И вдруг мне чудится, будто я слышу скрип кровати и стук отворяемой двери; я узнаю эти легкие шаги по коридору, затем вниз по лестнице, и снова безмолвие, только на сей раз еще более многозначительное, насыщенное чьим-то присутствием. Од спустилась к господину Вольтеру. Она вошла в его комнату, теперь она в полной власти скелета! Великий Боже, почему ты не образумил меня в тот миг, почему не сделал достойным нашего долгого века разума?! Увы, греза возобладала над логикою, грянула столь долго ожидаемая гроза, оправдались печальные предчувствия обмана и катастрофы.

Что поведает мне память о тех мучительных долгих мгновениях? Она говорит вот что: я встаю с постели — бесшумно, хотя бедная моя голова раскалывается от грохота бури и завываний ада. Далее она говорит, что я совсем не владею собой, что с треском захлопываю дверь комнаты и громко топоча сбегаю вниз по лестнице. Что открываются все двери, которые я миную. Что я не вижу никого из сбежавшихся людей, а ломлюсь в дверь господина Вольтера с криком: «Од, выходите! Од, вы не имеете права…» Еще она говорит, что господин Вольтер появляется на пороге в длинной ночной рубашке и колпаке, с пачкою бумаг в руке, что господин Клавель трясет меня за плечи, хватает за шиворот, втаскивает наверх, в мою комнату, и приказывает слуге Кавену сторожить в коридоре.

Не обманывают ли меня воспоминания? Не являют ли они в слишком уж черном свете ту вечно терзавшую меня боязнь не понравиться, оказаться лишним, что толкнула меня устроить на сей раз мой собственный спектакль, который вылился в этот ужасающий скандал? Одно видение может быть обманом, но былые грезы не лгут.

Я слишком хорошо знаю господина Клавеля, чтобы не оценить его благожелательной простоты. На следующее утро, на заре, когда весь дом еще спит, он входит в мою комнату, протягивает мне кошелек и просит собрать несколько принадлежащих мне книг. Потом замолкает и спокойно ждет, когда я закончу сборы. В доме царит мертвая тишь, в саду распевают птицы, а еще мне чудится шум ветра, предвещающий смену погоды.

Вот и всё. Мы спускаемся по лестнице, мы уже в передней, господин Клавель смотрит мне в глаза, ничего не говорит, отворяет тяжелую дверь, я выхожу, он запирает за мною, и я остаюсь один на Мезьерской дороге, идущей прямиком через холмы с колышущейся травой. Что же я наделал? Теперь я иду, пораженный, но не опечаленный, под блеклым утренним солнцем и с каждым новым шагом привыкаю к новому моему состоянию. Греза нашептывает еще, что это не трусливое бегство и не дерзкая ретирада, что уйти в этом предосеннем свете куда как хорошо, ибо мне давно уже следовало покончить с другим, чересчур видимым, светом.

Что есть видение? «Если ночные видения суть продукт одних лишь человеческих органов, отчего же они не производят дневных мыслей?» — насмешливо писал в своем «Словаре» господин Вольтер. Я и уверен и в то же время не очень уверен, что понимаю эту фразу, словно сия дефиниция отнимает часть истины у моей увиденной в грезах, но правдивой истории. Однако я пережил эти события в свете ночи и при ясном дне, и время, несущее грезы и озаряющее их своим собственным светом, сохранило и нашептало их мне. Нынче мне семьдесят пять лет, а было восемнадцать, когда одним летним утром, на заре, господин Клавель захлопнул за мною дверь Усьера. Странный сон, способный затуманить целый век, Бога, потрясения и перипетии мира и оставить от всего этого один лишь тот былой, поблекший сезон, заставив меня вновь пережить его так, словно мне никогда не суждено умереть! И пережить так остро, что мне явственно видится, как я шагаю на рассвете по узкой Мезьерской дороге и свежий ветерок, прилетевший с холмов, холодит мне губы, а в голове звучит смех господина Вольтера.

Аддисон Джозеф (1672-1719) — английский журналист, эссеист, поэт, драматург и политический деятель. Его трагедия «Катон» написана в 1713 г. (Здесь и далее — примеч. перев.).