Кэрол Брант - Скажи волкам, что я дома

Я покачала головой.

— Я вообще первый раз слышу, что мама умеет рисовать.

— Вот именно.

Мне вспомнился альбом для набросков, который Финн подарил маме на день рождения. И какое у мамы было лицо, когда она развернула подарок.

— Знаешь, у нее до сих пор сохранилась жестяная коробка с акварельными красками. Еще с тех времен, когда они с Финном вместе рисовали. Она говорила, что у них были большие планы. Они собирались вместе уехать в Нью-Йорк и стать настоящими художниками. Они постоянно это обсуждали, как будто все это было по-настоящему. Как будто однажды это и вправду произойдет. Ты знаешь Финна. Когда он о чем-то говорил, ты просто не мог в это не верить. И твоя мама тоже поверила, что он обязательно придумает, как воплотить их мечты в жизнь. А потом он просто взял и уехал. Один. Да, он был очень молод… всего семнадцать… но маму это убило. Финн оставил записку, в которой писал, что вернется. Что обустроится в Нью-Йорке и сразу же выпишет туда маму. Но этого было мало. Мама никак не могла свыкнуться с мыслью, что Финн ее бросил. Он путешествовал по всему миру. Париж, Лондон, Берлин. Слал маме открытки, в которых рассказывал о своих выставках. Она говорила, что лучше бы он не писал ей вообще. А потом он вернулся. И действительно поселился в Нью-Йорке. Но к тому времени мы уже были женаты. У нас уже появились вы с Гретой, а твоя мама давно забросила рисование. Много лет не брала в руки кисти и карандаши. На первую встречу с Финном мы поехали вместе, и мама, я помню, была вся в таком радостном предвкушении… Я могу ошибаться, но мне кажется, втайне она надеялась, что теперь у нее наконец будет шанс по-настоящему заняться искусством. И мы переедем в Нью-Йорк, и они с Финном снова начнут рисовать. Вместе, как раньше.

Я могу ошибаться, но мне показалось, что папе больно об этом говорить. Он снова перевернул свою фишку, стряхнул дольки на стол, но на этот раз не стал их собирать.

— В тот день мы поехали в город и встретились с Финном в кафе. Но он был не один. С ним был Тоби. И как только Данни увидела их вдвоем, вся ее радость мигом сошла на нет. Тогда я не понял, в чем дело. Тоби казался вполне нормальным. Может быть, чуточку странным, но вполне милым. Но твоей маме он сразу не понравился. Потом она говорила мне, что Финн писал ей о Тоби. Рассказывал о его прошлом. Я не знаю подробностей, но, похоже, у Тоби были какие-то крупные неприятности. Она постоянно об этом твердила. Что Тоби — никчемный человек, совершенно не пара Финну. Что он использует Финна. А когда Финн заболел… Она сразу решила, что во всем виноват Тоби. Из-за него Финн стал ленивым, перестал рисовать и отдалился от своей семьи. И вдобавок ко всему Тоби заразил Финна СПИДом. Мне кажется, Данни вбила себе в голову, что, если бы не Тоби, у них с Финном все было бы по-другому. Она всегда говорила, что Финн заслуживает лучшего. Но я, честно говоря, не думаю, что ее неприязнь как-то связана с прошлым Тоби. Он мог бы быть лауреатом Нобелевской премии и все равно не понравился бы твоей маме. Я думаю… — Папа опустил голову и принялся передвигать по столу разноцветные пластмассовые треугольники. — Я думаю, ей было неловко и стыдно за то, как все обернулось. Что она стала бухгалтером, вышла замуж за скучного счетовода и живет в тихом унылом предместье. Вот Финн: яркая личность, именитый нью-йоркский художник, со своим шикарным английским бойфрендом. И она: скромный бухгалтер из пригорода, мать двоих детей со своим совершенно обыкновенным и отнюдь не шикарным мужем.

На этот раз в папином голосе явственно прозвучала обида.

— А ты видел мамины рисунки?

— Только раз. Мне показала их бабушка Уэйсс. Твоя мама об этом не знала. Бабушка Уэйсс говорила, что чувствует себя виноватой перед Данни — виноватой, что Данни не получила возможности заняться тем, чем хотела. Я бы сказал, что она рисовала не хуже Финна. Может быть… я, конечно, не специалист… но мне кажется, что даже лучше.

Я подошла к холодильнику, достала пакет молока и разлила по стаканам — себе и папе.

— Не думаю, что мама тебя стыдилась.

Он улыбнулся.

— Спасибо, Джуни. Может, ты и права.

Потом мы какое-то время сидели молча. Каждый пил молоко и думал о чем-то своем.

— Папа?

— Да?

— А как же Финн стал моим крестным? Если мама так на него сердилась?

— Нет, на Финна она не сердилась. Как можно сердиться на Финна?! Она злилась на Тоби. Только на Тоби. И Финн стал твоим крестным, когда тебе было уже пять лет. Ты не знала? Твоя мама постоянно думала о Финне. И продолжала надеяться. Потом Финн стал писать, что собирается поселиться в Нью-Йорке. Но ни разу не упомянул, что поселится там вместе с Тоби. Просто писал, что собирается возвращаться из Англии. Думает купить квартиру в Нью-Йорке. Вот тогда-то она и предложила ему стать твоим крестным, и он был на седьмом небе от счастья. Помню, мы еще посмеялись, потому что он написал, что постарается приехать как можно скорее. Как будто дело не терпело отлагательств. — Папа на миг умолк, словно погрузившись в воспоминания. — Может быть, твоей маме казалось, что, если устроить все так, чтобы Финн стал твоим крестным, это удержит его рядом с ней. Как-то привяжет к нашей семье. А самому Финну, мне кажется, все это виделось по-другому. Возможно, он думал, что они с Тоби оба станут твоими крестными. И Тоби тоже станет членом семьи, и все будут жить дружно и счастливо. А может быть, я говорю ерунду. Потому что уже очень поздно и я почти сплю.