Кэрол Брант - Скажи волкам, что я дома

— Нет, я не просила свозить меня. Я хотела свозить туда вас.

— Но это же одно и то же, разве нет?

— Нет. Совсем не одно и то же.

— Я знал, что не смогу привезти тебя домой. Даже если бы нам как-то удалось преодолеть все остальные препятствия, мне нельзя было выезжать из страны. Потому что меня не пустили бы обратно. У меня виза просрочена на несколько лет. И потом, у меня судимость. В иммиграционной службе это очень не приветствуется. Ты понимаешь, что я просто не мог поехать? Не мог допустить, чтобы тебе пришлось возвращаться одной. Финн бы этого не одобрил. Да я и сам понимал, что так нельзя. Будь все иначе…

— Почему же вы мне сразу этого не сказали?

— Почему не сказал? А как бы это прозвучало? «Жаль тебя разочаровывать, но я сидел в тюрьме за нанесение тяжких телесных повреждений, приведших к пожизненной инвалидности, да плюс к тому я нахожусь в вашей стране незаконно, так что мне сейчас как-то не с руки выезжать за границу». Как бы ты к этому отнеслась? Ты бы вообще перестала со мной общаться.

Я задумалась над его словами.

— Так вы встречались со мной, только чтобы сдержать обещание, данное Финну? Все это время, что мы проводили вместе… это все из-за Финна, да?

Он еле заметно качнул головой.

— Ты правда так думаешь?

Я отвернулась.

— Иногда.

— Неужели ты не понимаешь? Мы как будто знали друг друга все эти годы. Хотя и не были знакомы. У нас давно шло общение… такое призрачное общение. Ты раскладывала на полу мои плектры, а я покупал «шахматное печенье» каждый раз, когда Финн говорил, что ты придешь в гости. Ты не знала, что это делаю я. Но это был я.

Да, это правда. Каждый раз, когда я приходила к Финну, он угощал меня свежим мягким печеньем с темной и белой глазурью из кондитерской на 76-й улице. Оно всегда было в белой коробке, перевязанной тонкой бумажной бечевкой в красно-белую полоску.

— Знаешь, как Финн чинил тебе сломанные игрушки? Те заводные часы. И музыкальную шкатулку в виде кекса с глазурью, которая играла мелодию «С днем рождения», когда ее открывали. Там пара зубчиков отломалась, и их надо было заменить.

— Так это вы все чинили?

Тоби кивнул и вытянул руки перед собой.

— Золотые руки.

— Почему же вы раньше молчали? А сейчас вдруг решили все рассказать? Почему?

Он отвернулся.

— Может быть, потому, что мне очень не хочется уходить невидимкой. Может, мне хочется, чтобы обо мне помнил хотя бы один человек. И…

— И что?

Тоби закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Мне показалось, что он сейчас заснет. Но он снова взял меня за руку и посмотрел мне прямо в глаза.

— Он был нашей первой любовью, Джун. Твоей и моей.

Слова как будто повисли в воздухе, и я почувствовала, что краснею. Я отвернулась, чтобы Тоби не видел моего лица.

— Мы с тобой связаны, понимаешь? — Он замолчал в ожидании, что я скажу.

Я не могла смотреть ему в глаза.

— Мне надо идти…

— Нет, Джун. В этом нет ничего плохого.

Я все же нашла в себе силы повернуться к нему.

— Финн был моим дядей.

— Я знаю. — Тоби смотрел на меня с такой жалостью, что мне стало нехорошо.

— Дядя не может быть первой любовью.

Тоби медленно кивнул и снова закрыл глаза.

— Мы не властны над своими чувствами, Джун.

— Я…

— Он был таким умным, таким красивым, таким талантливым и терпеливым. И, может быть, для тебя он был не одним человеком, а сразу двумя. Понимаешь? Неотразимым вдвойне. Кто бы тут устоял? — Тоби улыбнулся. Он уже совсем охрип, но все равно продолжал говорить. — Знаешь, ведь я ему говорил. Говорил, что он тебя очаровывает и что ты в него влюбишься. Но он не верил. Он даже не понимал, как воздействует на людей. А я был точно таким же, как ты. Постоянно в себе сомневался. Задавался вопросом, что он во мне нашел и почему остается со мной. Знаешь, Джун, если ты это выскажешь, выпустишь из себя, тогда, может быть, сумеешь освободиться. Я знаю, что это такое. Он был и моей первой любовью, Джун.

Я хотела сказать ему, что это неправда. Что Финн для меня был только дядей. Что дядя не может быть первой любовью. Но вдруг осознала, как мне тяжело. Как тяжела эта ноша. И мне самой стало не очень понятно, почему я так долго несла ее в сердце и никак не хотела отпустить.

— Хорошо, — выпалила я. — Я была влюблена в Финна. Вот. Я это сказала. Вы слышали? — Я не смотрела на Тоби, но чувствовала, как он сжимает мою руку.

— Теперь стало легче, да?

Я кивнула. Мне почему-то действительно стало легче.

Какое-то время мы сидели молча. Я медленно гладила его тонкую руку, он сжимал мою ладонь. Как старичок и старушка, прожившие вместе всю жизнь. Такое у меня было чувство. Как будто мы с Тоби — два человека, которые знают друг друга всю жизнь. Два человека, которые могут сказать друг другу абсолютно все, а могут просто молчать, сидя рядом.