Елизавета Ланская - Принцесса из собачьей будки

Неизвестно кто наговорил, что в квартире у гражданки такой-то проживает на незаконных основаниях неизвестная девочка. Как ни странно, органы опеки, которых не дозовешься обычно, отреагировали со скоростью просто реактивной, так что встречала у квартиры Валю с Оксаной уже знакомая нам Тамара Николаевна. Очевидно она имела очень крепкую психику, потому как история с бабушкиной челюстью и падением в подпол не отвратила ее от этой работы. И она пришла за Оксаной.

— Деточка, здравствуй, помнишь меня? Как ты выросла, какая хорошенькая стала! — восклицала женщина, глядя на мгновенно спрятавшуюся за Валиной спиной Оксану.

— Что вам нужно? — вступилась Валентина.

— Как что? По закону девочка не ваша. У нее есть семья, вот туда она и отправится.

— Родителей-алкоголиков вы называете семьей? Нет у нее такой семьи, я — ее семья!

— Минуточку, как вас? Валентина Викторовна, кажется? — блокнот Тамары Николаевны прошелестел, открывая, кажется, всю Валину подноготную, — мужа у вас не имеется, доход — небольшой даже по меркам нашей области, так что, если бы вы и захотели удочерить Оксану на законных основаниях, ни один орган опеки вам этого не позволил бы… условия не те.

— То есть вы считаете, что в собачьей будке, откуда я вытащила малышку, условия комфортабельнее? Ну, извините! — Валя хотела пройти в собственную квартиру, но суровый взгляд Тамары Николаевны словно приковал ее к месту.

— Вы говорите будка? Я этого не знала. Что ж, тогда сегодня же лишим Оксаниных родителей прав на воспитание ребенка и подготовим место в детском доме.

Услышав про детский дом, Валентина Викторовна вздрогнула, а Оксана крепче вцепилась в новую маму, будто понимала, что их собираются разлучить.

— Пожалуйста, оставьте малышку со мной. Мы только сдружились. Пусть к ней первое время на дом приходят педагоги, а потом она привыкнет, освоится и пойдет в школу. Пожалуйста!

Но в ответ на просьбы Вали Тамара Николаевна только качала головой как заведенная: «Нет, нет и нет». Видя, что положение изменить не получается, Валя обернулась к Оксане.

— Послушай, девочка моя! Сейчас ты поедешь в домик с этой тетей, а я приеду к тебе завтра. Так надо. Но я никуда не деваюсь, я с тобой. Просто улажу дела и заберу тебя к себе, мы будем вместе, — женщина крепко-крепко обняла худенькую Оксану. Плечи той подрагивали от беззвучных рыданий, губки искривились в плаксивой гримасе. На удивление спокойно она отошла от Валентины Викторовны и приблизилась к Тамаре Николаевне. На протянутую руку не отреагировала, сжала кулачки. Валя сама готова была не то что реветь, но кричать как обезумевшая от горя и тоски, видя, как уходит Оксана. Валя знала, что это насовсем, потому что на самом деле никто не позволит ей воспитывать малышку, и проклинала все законы на свете, которые обрывают ниточки доверия и любви между людьми, убивают надежду там, где она только что зародилась.

Этой ночью Валя и Оксана рыдали навзрыд, зарывшись лицом в подушку, только каждая на своей стороне. Оксана держала на ладони подаренную брошь, больно кололась о булавку-крепление, когда сжимала ладонь, от этого снова плакала. Капельки крови, такие же алые, как гранат внутри сердца, капали на постель. Это были кровавые слезы души, и боль физическая была ничем по сравнению с болью душевной. После этой ночи, этой разлуки Оксана больше не плакала. Никогда.

Коля Семечкин по кличке «Пикассо» раз пятьдесят, наверное, стирал ластиком не нравящийся ему контур. Не выходил у него образ Христа, никак не выходил. Замахнулся он на такую картину не случайно — видел на недавней экскурсии в монастыре икону Спасителя. Так запало в сердце это все, что рискнул Коля нарисовать нечто подобное. Вообще ему очень нравилось рисовать, запечатлевать виды природы, того, что вокруг. Не раз тринадцатилетний мальчик выигрывал конкурсы или становился призером, и если бы ни это, он, наверное, не решился бы на столь рискованный эксперимент.

Сейчас он чувствовал себя увереннее, знал, что рисовать — это его дело, его занятие, и он должен учиться, совершенствоваться. Правда, не все ребята в интернате понимали его увлечение, но Коле было плевать, честно говоря. А в свете последних событий разговоров было только о новенькой дикарке-девочке, которую поселили в соседнем корпусе. Все его друзья убежали смотреть на незнакомку, а он остался рисовать. Однако побыть наедине с создаваемым образом не получилось, потому что в комнату влетел Митя Жидков.