Алексей Леснянский - Гамлеты в портянках

— Приятно иметь дело с умным человеком. Только введу поправку. Не для оправдания. Для прояснения Герца для Герца. Сердцем для себя делаю, мозгами — для других, потому что сердце хищное у меня, а ум — травоядный. Пока так. И вообще я способен на чистые порывы. И пусть они пока не продолжительны по времени, но способен. И вообще факт остаётся фактом. Какие бы ни были мои мотивы, эгоистические или нет, а ватрушки раздал, в одну каску не сточил [84] Съесть (сленг) их, хотя мог бы.

— А не тяжело вот так вот не от чистого сердца-то?

— А кому сейчас легко? Во-первых, как Вы правильно поняли, играю я, как в театре, мне интересно. А во-вторых, от чистого сердца и дурак сможет, а вы из эгоизма попробуйте, насильно. Напоминаю, что из эгоизма ватрушки вообще-то жрут, а не другим раздают.

— Хэ, напоминает он мне, — ухмыльнулся Кузельцов.

— Прямым текстом говорю, сами же отмашку дали, так что за каждым словом не пасу. А правда сурова и не так красива и обаятельна, как иная ложь… Так поспит Семёнов или нет?

— А на этот раз какой мотив?

— Как обычно — эгоистический.

— Расшифруй.

— Так яснее ясного. Если Семёнов мне ничего взамен предложить не может за то, что я свой сон ему отдам, кроме, разве что, благодарности, которая мне ни во что не упала от такого, как он, значит, я просто перед Вами повыпендриваться со знаком плюс хочу.

— Тебе не выгодно.

— Как не выгодно?

— Так. Ты же знаешь, что меня достали твои странности. Можешь и по харе ведь отхватить.

— Так от этого мой рейтинг в Ваших глазах ещё больше вырастит. По сути, за правду же пострадаю.

— Хитёр, лис. А больше никаких мотивов?

— Пока ничего в голову не приходит.

— Даю пять минут, чтоб заглянуло, а то обломаю Семёнова.

— Закурить разрешите?

— Разрешаю, но мотивы чтоб позабористей, а не херня на постном масле.

Герц закурил сигарету и призадумался. Как назло эгоистические мотивы ему на ум не приходили. Наоборот, в голову лезла какая-то чепуха вроде «сам погибай, а товарища выручай», «возлюби ближнего своего, как самого себя» и другая альтруистическая дребедень, которая только испакостила бы всё.

— Время, — сказал Кузельцов.

— Я ничего не придумал, — пожал плечами Герц.

— Семёнов обломался.

— Уже по фигу.

— Как это уже по фигу? — удивился Кузельцов.

— Порыв истощился. Слишком много разговоров. Из-за этого.

— Вот это да, — опешил Кузельцов. — И чё теперь делать?

— Тут ничего не сделаешь.

— С тобой, обезьяна, чё делать?!

— Не могу знать.

— Я знаю. Кровь тебе надо пустить во врачебных целях.

— Так точно, — вполне согласился Герц и даже счёл своим долгом добавить: «Когда бить будете, не вините себя. Я сам напросился».

— Это уже ни в какие рамки не лезет. Молись!

— Не помешает, — сказал Герц, и губы его зашевелились: «Во имя отца, и сына, и святого духа. Аминь.

Рука, которую Герц приставил ко лбу для наложения креста, смягчила сокрушительный удар в лицо. Грохот, издаваемый полетевшими на пол ломами, лопатами, скребками, граблями и скамейками, услышала вся батарея. Надо отметить, что горизонтальное положение зачастую принимали оба солдата. Неужели Герц посмел оказать сопротивление? Отнюдь. Просто сержант так разъярился, что полностью утратил контроль над собственным телом. Он то и дело обо всё спотыкался и пластом обрушивался на пол. Помимо этого сбился и его прицел. Вместо Герца, который ловко увёртывался, руки и ноги Кузельцова часто проваливались в пустоту и увлекали своего хозяина вниз. Происшествие в курилке совсем не походило на избиение. Скорее это был футбольный поединок. Один играл от атаки, другой — от оброны.

Взопревшие и раскрасневшиеся Герц и Кузельцов умывались над раковинами. Неожиданно они посмотрели друг на друга.

— Чё надо? — опёршись на раковину, как преподаватель на кафедру, спросил сержант.

— Ничего, — отвернувшись и уставившись на своё отражение в зеркале напротив, ответил курсант.

— А чё тогда?

— Не могу знать.

— Мало, наверно, тебе.

— Никак нет.

— А я думал — мало.

— В самый раз.

— Иди Семёнова отбей.

— Семёнова?

— Тебя чё глушит? Семёнова, да.

— Разрешите спросить «почему»?

— И Календарёва отбей, — прозвучал новый приказ вместо ответа.

— Спасибо.

— Чё-ё-ё? — возмутился Кузельцов.

— Поблагодарил просто, товарищ сержант.

— Слышь ты, умник. Это не из-за тебя, а то решишь ещё. Я просто армию ненавижу. Я ей удовольствие не доставлю. Положено спать четырём бойцам до наряда, значит, будут спать четверо. Как положено. А то, как заваруха, так спускают с цепи бешеных псов ББР. В двух кампаниях уже были. Может, и в третью закинут. Нас пользуют во все щели, а мы ещё спим не как положено в численном отношении. Ты не хочешь спать — вот будешь тусоваться. А эти два туловища отбей.