А без нас Лукошкиным конец. Как и нам без них. Противоположные чувства к этому курсанту испытываю: презрение и восхищение. Как так? Но когда буду говорить, что он первый среди всех, никто не усомнится в моих словах, потому что в этом будет такая сладость лично для меня, что вот он я, такой весь из себя перец, а возвышаю Лукошкина.
Очки? Ерунда это, точно теперь знаю. Сегодня же можно страх перед ними уничтожить. Достаточно одному здравому пацану, улыбаясь и насвистывая, на их мытьё пойти, вперёд приказа бодрым шагом пойти, как на перекур, как в чипок, как на самое обычное дело, — и рухнет сортирная власть над нами. В первую минуту все поразятся, и тут главное не ослабеть, самому не поразиться и прямо всем в глаза смотреть, как будто ничего особенного не случилось. Перед этим же самому свято поверить, что ничего особенного, потому как и впрямь фальшив Кощей, ничего сверхъестественного в нём нет, нашими страхами только и жив. Очки вымыть, но после этого нигде никого не подвести, не струхнуть в каком-нибудь по-настоящему важном деле, не затупить нигде. Тогда — победа.
Только надо ли сейчас? Убери очки, это нравственное насилие над личностью — останутся одни избиения, и Россия взвоет от тысяч и тысяч убитых, раненых и покончивших с собой. Очки — хороший сдерживающий фактор. Тот, кто соглашается их мыть, почти не подвергается избиениям, потому что и так наказан всеобщим презрением. Тот, кто идёт в отказ, хоть и получает конкретно несколько раз, но потом попадает в разряд мужиков и не трогается по мелочам. Каждый выбирает по себе. Очки — это не что иное, как громоотвод.
В курилку зашёл хмурый Кузельцов. Сидевший Герц, как положено, поднялся со скамьи.
— Чё не спишь? — с недовольством спросил Кузельцов.
— Не спится, товарищ сержант.
— А в наряде мозги мне будешь компостировать?
— Никак нет, Вы же знаете.
— Отбой, я сказал.
— Так Вы же тоже не спите.
— Я другое дело, а тебе — отбой.
— Не спится что-то.
— Мало тебя дрочат, значит.
— Разрешите обратиться, товарищ сержант.
— Не разрешаю.
— Но я по другому вопросу.
— По какому другому? Я и первого-то не слышал.
— Пусть Семёнов вместо меня поспит.
— Ты меня дрочишь?
— Я из-за другого.
— Нет, ты чё не всосал?! — вскипел Кузельцов. — Тебе хлеборезку, что ли, поправить?!
— Или сразу бейте, или выслушайте.
— Что-нибудь серьёзное или опять что-нибудь в твоём духе?
— Серьёзное.
— Смотри, а то, в натуре, выхватишь. [80] Получишь (сленг)
Я не в настроении.
— Хорошо. Семёнов близок к суициду. Пусть поспит вместо меня, нам в наряде проблемы не нужны.
— Он тебе чё — говорил?
— Никак нет, отдохнуть бы ему, видон у него неважнецкий.
— И чё? Он всегда такой.
— Лучше не рисковать.
— Ты как-то всё это говоришь, как-то…
— Цинично, — сухо подсказал Герц. — Самый подходящий тон. Так я не иду вразрез со временем, а, значит, действую с высокой производительностью.
Кузельцов внимательно посмотрел на Герца, и вдруг сержанту открылось то, что раньше от него ускользало.
— Мутный ты тип, — исподлобья посмотрев на подчинённого, сказал Кузельцов. — Всё в игры играешь? С простодушными-то людьми? Не со мной — с Павлушкиными да Семёновыми?
— Не понял.
— Всё ты понял… Вспоминаю, как месяц назад ты в ступор всех вогнал. Историю с гашишем помнишь? Ты тогда нас грамотно перед кэпом [81] Капитан (арм. сленг)
отмазал, что, мол, гашиш в батарею «махра» подбросила. И такие доводы привёл, что даже я поверил, что мы с Армяном и Литвином не при делах. Мы тебе тогда целую гору ватрушек подогнали. И сам ведь сказал, что эту хрень с творогом любишь. А чё ты потом сделал? Всё раздал, да кому раздал! Очкомоям и тем, с кем ты не очень контактируешь. А друзей обошёл стороной. И все охренели от такого расклада, пацаны-то простые, институтов не кончали. Ну, с врагами-то вроде понятно — подмазывался к ним. А очкомоям тогда почему дал? И почему друзей обломал, на которых по идее надо опираться?.. Теперь-то я догоняю. Ты несколько зайцев разом разил. К врагам ты действительно подмазывался, но грамотно. Типа, смотрите, если бы только одних врагов, а то ведь и очкомоев тоже угощаю, так что не думайте там. Благо, ватрушек у тебя было хоть задницей ешь. Только не догоняю, почему ты друзей обделил.
— Друзей обделил, — сверкнул глазами Герц, — потому что хотел показать, что и они такие, как я, — не поведутся на хавку, потому как первые в батарее среди «духов». Правда, я им насильно свою позицию навязал. Ну, да не суть. А с врагами… Я скорее вербовал их на свою сторону, чем подмазывался к ним.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу