Мариан Фредрикссон - Анна, Ханна и Юханна

Потом она услышала шум подъехавшего автомобиля. Это был Рикард, и она тут же оказалась в его объятиях.

— Щеголяешь в халате на таком холоде и в деревянных сабо на босу ногу, — сказал он, отпустив ее.

— В доме очень тепло, — возразила она.

— Ты что-нибудь ела сегодня?

— Нет, здесь ничего нет.

— Глупышка, — сказал он, и прежде чем она успела что-то сообразить, они уже лежали на узкой кровати в верхнем этаже, и он страстно целовал ее глаза и грудь, и она понимала только одно — что она дома.

И это главное?

Но потом, когда он нашел жестяную банку со старым кофе, сварил и предложил ей выпить, она подумала, что нет ничего проще и лучше, чем то, что Ханна называла лежанием в постели.

Муж не спрашивал Анну об умершем, и она была очень благодарна ему за это.

— Надо ехать к маме, — сказала она.

Рикард взял в Ландветтере машину напрокат, и это сразу облегчило дело. Они составили список покупок и договорились, что он поедет в магазин, пока Анна будет в больнице. Потом они поедят где-нибудь в городе и поедут в похоронное бюро.

— Ты все раскладываешь по полочкам, как всегда, когда испугана, — сказал он, и голос его был теплым от переполнявшей его нежности.

Когда он высадил ее возле больницы для хроников, Анна вдруг впала в панику:

— Что я ей скажу?

— Ты должна сказать все как есть.

— Рикард, пойдем вместе.

— Да, конечно, я только припаркуюсь.

Он ждал Анну, пока она говорила с заведующей отделением. Врач тоже считала, что Анна должна сказать правду.

— Потом мы увидим, поймет она или нет.

Юханна, как обычно, витала в своем бесконечно далеком мире.

Некоторое время они молча сидели возле нее, глядя ей в глаза. Рикард держал ее за руку, а Анна, склонившись над матерью, сказала, стараясь придать голосу скорбную торжественность:

— Мама, послушай меня, сегодня ночью умер папа.

Кажется, она вздрогнула, кажется, она поняла. Нет, это всего лишь самовнушение.

Правда, когда они уходили, Рикард сказал, что рука у мамы дрогнула, когда Анна сообщила ей горькую новость.

Они пообедали в рыбном ресторане на Майнаббе, потом купили еды, потом пошли в похоронное бюро. Господи, как же много решений надо было здесь принять. Анна согласилась на дубовый гроб, отказалась от креста в объявлениях, согласилась на рассылку пригласительных писем, согласилась на какую-то урну. Теперь Анна поняла, что имели в виду люди, которые рассказывали, что заботы о похоронах заглушают скорбь всю первую неделю.

По дороге домой они зашли в любимый мамин магазин «Консум». Потом они поехали на садовую ярмарку и купили цветы для дома. Когда они наконец приехали, на ступеньках крыльца их ждала Малин. Анна улыбнулась, а Рикард рассмеялся от радости. Мария вчера разыскала ее в Копенгагене, друг отвез ее в Хельсингер, где Малин купила билет на паром.

— Мама, ты опять все держишь в себе. Может быть, попытаешься заплакать?

Но она не могла.

Анна лежала на спине и держалась за руку Рикарда, стремясь согреться его теплом. Она выбилась из сил, и возбуждение не давало ей заснуть. Он волновался за нее, она это чувствовала.

— Может быть, снотворную таблетку?

— Нет.

— Ну тогда виски?

— О’кей.

Она выпила виски, как дети пьют воду, и поразилась тому, как быстро пришло умиротворение. Она еще успела сказать, что может легко спиться, и мгновенно уснула. Проснулась она от кофейного аромата, доносившегося с кухни, где разговаривали Рикард и Малин. На дворе стояла чудесная погода.

«Я должна им все сказать», — подумала Анна, спускаясь вниз по лестнице. Она налила себе большую чашку кофе, добавила молоко и сделала глоток.

— Я подумала и решила остаться здесь… на какое-то время. Надо ведь навещать маму.

— Мне нравится эта идея. К тому же Гётеборг ближе к Лондону, чем Стокгольм, — сказал Рикард.

— Тебе будет здесь одиноко, — возразила Малин, — но мы будем приезжать к тебе всякий раз, когда сможем.

— Я подумала и решила позвонить Марии — попросить ее приехать сюда на моей машине, привезти компьютер, принтер, все записные книжки и мою одежду. — Подумав, она добавила: — Я охотно останусь здесь и буду писать.

Слова повисли под абажуром. Точно так же, как и много раз прежде.

Она уронила голову на стол, сдалась и расплакалась.

— Пойду полежу, — сказала она, взяла с собой свернутые в трубочку документы на дом и поднялась на второй этаж. — Я хочу побыть одна, — сказала она, видя их встревоженные глаза.

Она лежала в своей старой детской комнате, пока не перестала плакать. Только после этого она почувствовала, что ее трясет от холода. Боже, как она мерзла.