Мария Амор - Пальмы в долине Иордана

После ухода Ицика я спрашиваю Рони:

— А ты хочешь уйти в другое место?

Он пожимает плечами:

— Наверное. Ицик прав — здесь мы и вправду в тупике. Люди не идут к нам! Мы не оказались ни для кого привлекательными… Это кайфовое место, и молодежи здесь хорошо, но мы свое сделали… — Он уже говорит так, как будто сам уже не часть этой молодежи, а принадлежит к руководству, и добавляет: — В большом кибуце я могу сам расти, заниматься многими интересными вещами, а тут что?

Рони понравился кибуц Гадот, и мне тоже. Он похож на Гиват-Хаим, только немного меньше, и не в прибрежной части страны, а на севере, в Верхней Галилее, у подножья Голан. Дорога в него пролегает через Тверию, под эвкалиптами вдоль берега Кинерета, а затем петлями поднимается на луга Верхней Галилеи, и сверху открывается изумительный вид на голубую арфу Тивериадского озера, утопающего в зелени холмов… За Рош-Пиной, на перекрестке Маханаим, дорога сворачивает к кибуцу.

Гадот значит “Берега”, берега Иордана, разумеется. Кибуц мирно лежит в зеленой долине реки, поросшей туями и эвкалиптами. До шестьдесят седьмого года Гадот подвергался постоянным обстрелам с сирийских позиций на Голанах, откуда вся долина видна, как на ладони. Про трагическую судьбу кибуца даже песня была сложена, в которой рассказывалось о девочке из Гадота: малышка вышла из бомбоубежища и увидела, что в кибуце больше нет домов… В песне говорилось, что до тех пор, пока не повернутся вспять воды Иордана, ничто больше не будет грозить мирной жизни людей в долине. Гостей возят на гору, где превращена в монумент бывшая сирийская позиция.

Теперь бомбоубежища в Гадот закрыты, ряды каменных домиков увиты лозами и окружены цветами, а детские ясельки и садики полны славными ребятишками. В центре поселения возвышаются красивая столовая и огромный концертный зал, а в конце красивой аллеи ждет наступления длинного лета большой голубой бассейн с зелеными лужайками и белыми лежаками… Нас сводили даже в кибуцный магазин. В Итаве торговали лишь сигаретами, тампонами, маслом для загара, большими банками с моющей пастой “Амой” да жетонами для телефона-автомата. Ничего другого и не требовалось. Здесь же покупательная способность провоцировала кучу потребностей, и на полках красовалась косметика, клетчатые мужские рубашки, женские кофточки, детские игрушки, картинки в рамочках, плетеные салфеточки, вазочки и прочие предметы, украшающие быт. На фоне этого благополучия Итав казался трудовой колонией.

— У нас чудесные возможности для того, чтобы растить детей, — сказала глава приемной комиссии. — В Тель-Хае предлагаются интереснейшие курсы для наших женщин, от терапии методом Александра и до тканья ковров… К нам регулярно приезжают лекторы, фокусники, мимы… Разумеется, у нас есть парикмахерская, каждую неделю бывает косметичка из Рош-Пины, — небрежно, но коварно добавила тетка.

— А где я буду работать? — я делаю вид, что дешево не продамся.

— Большинство женщин у нас работают в детских учреждениях — яслях, детских садах. Начальная и средняя школа — тоже здесь, у нас, а старшеклассников возим в районную. Способным ребятам обеспечена возможность сдавать экзамены на аттестат зрелости, и после армии кибуц оплачивает некоторым обучение в высших учебных заведениях, — продолжает тетка рассыпать соблазны.

— А какие в Гадот отношениями между людьми? — допытывается Рони, которого не волнуют косметички и парикмахеры. Рони не спрашивает, где он будет работать, не потому что ему все равно, а потому что уверен: любая работа будет для него только начальной ступенькой. Он создан для того, чтобы стать руководящим товарищем.

Тетка всплескивает руками:

— Изумительные! Конечно, мы слишком большое хозяйство, чтобы все дружили со всеми, нас почти сто пятьдесят человек, но никаких социальных проблем нет. А ты, Саша, такая молодая, ты не боишься, что тебе окажется не просто жить в коммуне? Вдруг захочется взбунтоваться против общинной дисциплины? — и она посмотрела на меня так, как будто подозревала, что именно я способна внести разлад в дружную, незамутненную дрязгами жизнь товарищей.

— Не знаю, — признаюсь я честно. — Собственно, я прямо из родительского дома попала в кибуц. Жить самой по себе, без посторонней указки, как-то не пришлось. Может, и надоест когда-нибудь. Но пока нравится…

Так захотелось, чтобы приняли… Переезд в Гадот стал казаться выигрышем в лотерее. Теперь, когда я поняла, что будущего в Итаве у нас нет, желание выходить на полевые субботники в сорокаградусную жару окончательно сошло на нет. Вдруг все — и ночные посиделки у костра с песнями времен первых поселенцев, и подъемы до рассвета, и жизнь без телевизора — все это показалось детским баловством в отсутствие взрослых.