Елена Катишонок - Свет в окне

Причину звали Алиной. Не будучи ни студенткой, ни аспиранткой, она обладала совсем другими преимуществами: была блондинкой, работала в ректорате и жила в собственной двухкомнатной кооперативной квартире. Из всей ненужной информации Олька выцарапала только последнее обстоятельство, которое ее порадовало: значит, он не приглашал блондинку на взморье.

…хотя ничего это не значит.

Станция давно осталась позади, как и вулканический роман. Герой нашел свое счастье в объятиях двухкомнатной блондинки, Олька перестала выходить на знакомой станции, а это потеря небольшая, тем более что продолжался ее роман с геологией и захлебываться несчастной любовью было некогда.

Как же давно это было: конец второго курса.

А сейчас так приятно идти с легкой сумкой через плечо, не таскать с собой ни конспекты, ни учебники. Свекровь, озабоченная наивная Алиса, все еще живет в стране чудес: «Вот Оленька сдаст философию…».

Не сдаст Оленька философию по той простой причине, что сдавать ее не будет. Вся философия сдана в библиотеку – убедительная кипа первоисточников, куда затесался даже Фейербах, совсем уже факультативный. Кончилась философия, но философия дело вторичное, а главное – кончился роман с геологией. Так, наверное, пылкая любовь переходит в ровную дружбу пожилых супругов; да и роман-то был, если честно признаться, односторонним: она придумала себе эту любовь. И долго бы еще, возможно, заблуждалась, кабы не… основоположник марксизма.

«В науке нет широкой столбовой дороги, и только тот может достичь ее сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по ее каменистым тропам». Этот лозунг, старательно написанный на красном кумаче, висел в школе на площадке второго этажа, почему и врезался в память, когда она сонной первоклассницей входила в тяжелую дверь. Под не сулящим ничего радостного предсказанием наклонными буквами было написано совсем что-то непонятное: К. Маркс.

Кто такой К. Маркс, узнала существенно позже, но к автору цитаты никакого доверия не почувствовала. Никак не верилось, что этот седогривый толстяк, похожий на Деда Мороза, карабкался, в своем приличном костюме, по каким-то каменистым тропам. Знакомство с первоисточниками доказало: нет, не карабкался. Или не долез до сияющих вершин.

Геология – наука серьезная, достойная настоящего подвижничества, а вот к этому Ольга не готова. Ее диссертация никогда не стала бы ступенькой к «сияющим вершинам», а работать можно и без ученой степени.

Как же приятно идти налегке…

Тогда, после второго курса, произошел еще один сдвиг – Олька перестала быть «своим парнем», и звонили ей теперь не только затем, чтобы стрельнуть конспекты, и не только ребята из группы. Приглашали в кино, на чей-то день рождения, в кафе. Она что-то мямлила в телефон, не зная, как избавиться от чувства неловкости, потому что никуда не хотела идти, все еще во власти своего романа, который ощущала как приговор, окончательный и не подлежащий обжалованию.

Звонок Олега был предельно деловым:

– Ольгу, пожалуйста.

– Я слушаю, – удивилась она.

– Черняк, – юношеский баритон звучал уверенно, и Ольга вспомнила парня с биофака: вместе сдавали политэкономию.

– Я звоню из автомата, – торопливо продолжал Олег, – и «двушки» кончились. Так что решай быстро: есть билет на «Таганку», сегодня в семь тридцать. «Гамлет».

Олька чуть не задохнулась. «Таганка» приехала на гастроли, все только об этом и говорили. В центре висели афиши, с которых смотрел Высоцкий. Никаких шансов попасть на спектакль не было. Отказаться – дурой быть.

– Иду!

В семь она была у театра – вернее, на подступах к нему, потому что толпа плотно забила прилежащие улочки. Вертя головой во все стороны, Олька не заметила, откуда появился Олег, и вздрогнула, когда он крепко взял ее за локоть: «Привет». Вид у него был отнюдь не театральный – джинсы и свитер, худое лицо с бородкой окружено просторным воротником: не то Шекспир, не то Сервантес. Улыбнулся: «Держись крепко, а то потеряешься», – и начал винтом просверливать толпу, не отпуская Олькиной руки.

Внутри у входа стояли два билетера.

– Держи. После спектакля я тебя встречу.

– А ты?..

– А у меня билета нет, – развел руками. – Только для тебя добыл. Но ты мне потом расскажешь, ладно?

Олька громко расхохоталась. Расхохоталась в первый раз, несмотря на свое траурное настроение, на отчаяние, незаживший ожог и боль. Ты предлагаешь свою жизнь человеку, который пожал плечами и пошел с кем-то целоваться на скамейке, а другой, не обременяя своей жизнью, отдал тебе билет на «Гамлета». Олька хохотала до слез. Их обходили, кто-то толкал, билетеры посматривали настороженно, только Олег Черняк улыбался.