Артуро Перес-Реверте: Территория команчей

– Слишком близко, – сказал Маркес.

Они отползли метров десять в сторону по косогору и снова заняли свои позиции. Маркес еще раз сделал пробные кадры и, кажется, остался доволен. Стрельба в Бьело-Полье начинала стихать.

Три года назад в Петринье Маркес чуть было не снял свой мост. Они прошли по нему и оказались в деревне в самый разгар сербского наступления, когда последние хорватские солдаты бежали, спасаясь от танков федеральной югославской армии. Стоя посреди главной улицы, Барлес записывал текст, придумывая на ходу что-то вроде: «Петринья вот-вот будет сдана», и дальше в том же духе, когда мимо них пробежали несколько хорватских солдат. Один из них, толстяк в каске пожарника и с охотничьим ружьем, остановился перед камерой и сказал, мешая итальянские и хорватские слова:

– Много танк, tutto kaputt. Nema sol-dati y nema [3] ничего. Yo sono [4] последний, и я ухожу.

Именно так он и сказал, дословно. И тут из-за угла выполз сербский танк, и Маркес, стоя посреди улицы, заснял, как трассирующие пули, пролетев у него между ног, попали в человека, растянувшегося на земле с РПГ-7 в руках и целившегося в танк. Все побежали, всё смешалось, – раненый корчился, истекая кровью; Барлес попал в кадр – «шел бы ты в санитары, сукин сын», – когда пытался наспех перевязать его. Прогремел танковый залп почти в упор, и в кадре не осталось никого, даже подпрыгивающего на одной ноге раненого, – и только Маркес, начавший с крупного плана раздробленной ноги, невозмутимо снимал общим планом все происходящее. Через несколько часов весь мир увидит эти кадры и будет потрясен; Телевидение Испании почти год будет использовать их для заставок своих информационных передач, но в ту минуту Барлесу и Маркесу было глубоко наплевать на все информационные передачи. Они просто бросились бежать вместе со всеми к мосту, спасаясь от ползущего прямо на них танка. Так быстро Барлес бегал только один раз, в восемьдесят втором, от израильских танков, шедших по прибрежному шоссе между Сайдой и Бейрутом; тогда Ману Легинече решил, что Барлеса убили, и обходил больницы, разыскивая «подстреленного испанца». Но после Сайды прошло десять лет, и у Барлеса, у Маркеса, да и у самого Ману ноги были уже не те, и, перебежав через мост в Петринье на другой берег, они совсем запыхались. Около моста лежало столько взрывчатки, что хватило бы на загребский собор. Маркес растянулся на земле и приготовил камеру.

– Мне нужен этот мост, – сказал он.

Но ничего не вышло. Взрыв все откладывался и откладывался, а времени до выхода в эфир оставалось в обрез: они могли не успеть к выпуску «Новостей». Поэтому через двадцать минут им пришлось уехать, а мост все еще оставался целехоньким. Вот тогда-то и появились Кристиан Аманпур из Си-Эн-Эн и ее оператор Руст, здоровенный парень, невозмутимый и приветливый, который прошел всю вьетнамскую войну военным моряком.

– Не повезло вам, ребята, – сказал Маркес. – Войны больше не осталось.

И это была чистая правда: Барлес и Маркес оказались единственными журналистами, снявшими отступление из Петриньи. Кристиан и Руст вместе с ними вернулись в Загреб и уговорили Маркеса и Барлеса уступить им несколько кадров в обмен на возможность воспользоваться их оборудованием в гостинице «Интерконтиненталь», чтобы смонтировать видеозаписи. Руст был добродушным парнем и потом, скучными вечерами в гостинице «Холидей инн» в Сараево, со смехом вспоминал, как Маркес заявил: «Войны больше не осталось».

И Кристиан Аманпур любила вспоминать этот случай, потягивая одно виски за другим при свете свечей в Сараево, когда все снаружи сотрясалось от ударов сербской артиллерии, а Поль Маршан предпринимал безуспешные попытки затащить ее к себе в номер. Маршан был независимым журналистом и работал для нескольких французских радиостанций. Он прожил в боснийской столице дольше других журналистов, мог достать что угодно на черном рынке и разъезжал на старой машине, испещренной пулями, на борту которой было написано: «Не утруждай себя понапрасну и не стреляй – я неуязвим». Но это оказалось не так: в конце девяносто третьего пуля калибра 12, 7 раздробила ему кость руки. Точнее всех выразился корреспондент «Фигаро» Ксавье Готье, сказавший, что локтевой сустав и радио Маршана превратились в манную крупу.

Что же касается моста в Петринье, то он взлетел на воздух в тот же день, через два часа после того, как Маркес сказал Кристиан и Русту, что войны больше не осталось. Но поблизости не оказалось ни одного оператора, который мог бы увековечить эту минуту. Маркес не мог себе этого простить и с тех пор повсюду искал мост, который можно было бы снять в момент взрыва. Это стало его навязчивой идеей, – точно так же в Багдаде он поднимался на верхний этаж гостиницы «Аль-Рашид» и сидел там часами, дожидаясь, пока мимо пролетит выпущенная с крейсера ракета «Томагавк», чтобы заснять ее. Ему было безразлично, пойдет ли этот кадр в эфир, – Маркеса вел охотничий инстинкт: поймать камерой это мгновение.