Милош Форман - Призраки Гойи

В то время как хозяйка направлялась к кассе, один из двух соглядатаев Лоренсо небрежно встал и подошел к ней. Он тихо задал ей парочку вопросов, которые никто в зале не сумел расслышать. Донья Хулия отвечала быстро, не теряя времени зря. Вернувшись за стол, осведомитель что-то записал в маленькую тетрадь. Другой ни о чем его не спросил.

Несколько дней спустя какой-то плешивый доминиканец, сидящий верхом на осторожном муле, въехал во двор большого дома Томаса Бильбатуа, протиснулся сквозь груды сосредоточенных в нем сокровищ мира и попросил разрешения повидать торговца.

Томас, тотчас же извещенный о незваном госте, встретился с монахом, чей визит его удивил, и представился. — У вас есть дочь по имени Инес? — спросил монах, не слезая с мула.

— Да. А что?

— Мне предписано вручить ей это. От имени Конгрегации в защиту вероучения.

Монах протянул торговцу пергаментный свиток.

— Моей дочери?

— Да.

— Я сам ей его передам.

Доминиканец колебался. Он заявил, что, согласно обычаю, должен вручить повестку адресату в собственные руки.

Томас вырвал свиток у него из рук, развернул и прочел. Затем он прочел послание еще раз, не говоря ни слова.

Монах не мог дотянуться до документа и сказал купцу, что не прочь оставить ему бумагу, но ее содержание следует хранить в строжайшем секрете.

— Естественно, — ответил Томас.

Он поднялся на второй этаж вместе с пергаментным свитком. Встретившиеся хозяину по дороге двое приказчиков задали ему какие-то вопросы, которые он пропустил мимо ушей. Торговец застал Инес в комнате, где она частенько работала. Она регистрировала и размещала с помощью двух работниц рулоны ткани, недавно прибывшие из Китая и Индии.

Томас отослал обеих девушек жестом, закрыл за ними дверь и сообщил дочери, что она только что получила повестку от Конгрегации в защиту вероучения, другими словами, от инквизиции.

Девушка удивилась, не зная толком в силу своей молодости ни истории, ни точного назначения этой организации, которой дети порой пугали друг друга, словно зловещим древним призраком, некогда наводившим ужас на людей. Этаким оборотнем, прожорливым и ненасытным, сказочным зверем, давным-давно не виданным чудищем.

— Что им нужно? — спросила Инес у отца.

— Они никогда этого не говорят. Им нужно тебя видеть. Держи и прочти.

Томас протянул ей пергаментный свиток, и она прочла. Текст послания был очень лаконичным и весьма категоричным. Побледневший отец спросил у дочери:

— Знаешь, зачем тебя вызывают?

— Нет.

— И не представляешь себе, чего от тебя хотят?

— Не представляю.

— На днях, когда ты выезжала с братьями в город, вы были у доньи Хулии?

— Да.

— Пойдем.

Он взял Инес за руку, распахнул дверь и повел дочь в другую комнату. Проходя через коридор, Томас остановился, открыл окно и позвал Анхеля и Альваро, работавших во дворе. Отец велел им немедленно подняться наверх.

Он позвал также их мать Марию-Изабеллу. Вся семья собралась в одной из гостиных дома, за запертыми дверьми. Томас прочел повестку вслух. Мария-Изабелла присела на стул, с участившимся дыханием и остекленевшим взором. Братья стояли молча, опустив руки, и выглядели не такими обеспокоенными.

Томас сказал дочери:

— Вспомни. Напряги память. В тот вечер ты впервые вышла в свет. Не бранилась ли ты громко, при всех?

— Бранилась? Да я вообще не умею ругаться!

— Не произнесла ли ты вслух чего-то, что могло бы сойти за кощунство?

— Да нет. Ничего.

— Ты не вела себя неприлично?

— Я?

Братья подтвердили ее слова. Они беседовали только о еде, вине, холодной погоде, немного о невесте Альваро, которая не смогла прийти в тот вечер из-за больной матери, и обсуждали последние мадридские, а также французские новости. Конечно, они говорили, как и все, о войнах, развязанных европейскими монархиями против французской революции (некоторые даже утверждали, что Франция собирается вторгнуться в Испанию, чтобы «освободить» ее), да еще о жестком морском контроле, который осуществляли практически повсюду английские корабли, особенно у берегов Гибралтара, отчего страдала торговля.

Да, они болтали о всякой всячине. И вдобавок пели, вместе с другими.

— Ни слова о религии?

— Ни слова.

— Подумайте хорошенько, все трое. Очевидно, это что-то важное. Представьте себе, кто-то рядом с вами сидел, навострив уши, не пропускавшие ни одного из ваших слов. Ну что? Может быть, какая-нибудь мелочь, жест… Вы не пели по-французски?