Александр Чуманов - Три птицы на одной ветке

Забавно, что Саня и в такой ситуации попытался приложиться к ручке «милой тетечки», но та ему никакого шанса не дала, а высказалась предельно конкретно и жестко, может, она все сто пятьдесят девять дней и ночей своей сердечной блокады разучивала данные слова:

— Так вот ты какой, Шурик! Молодец, орел, я тебя примерно таким и представляла.

— Спасибо на добром слове…

— Спасибо скажешь потом, а пока не перебивай тетушку, это не вежливо, а ты, я наслышана, очень вежливый и даже, хи-хи, галантный. Так вот, я премного благодарна вам, молодой человек, за то, что вы скрасили, как могли, бабушкино одиночество, но теперь это буду делать я. Таким образом, в вас нужды больше нет. До свидания.

— Но простите, б, я хочу поговорить с самой Алевтиной Никаноровной…

— Увы, это абсолютно невозможно, ибо я только что проводила Алевтину Никаноровну к одной ее старинной подруге в гости на несколько дней.

— А когда она вернется, нах?

— Что значит «вернется нах?» «Нах», я спрашиваю, что значит? Какой смысл вы в это вкладываете?

— Да никакого, нах… Тьфу, просто привязалось, б.

— Лучше бы что-то другое привязалось, например, деликатность, сомнение в собственной неотразимости… Думаешь, умение в жопу без мыла влезать — это твоя путеводная звезда? Все, иди в казарму. Там твое место. И пока с честью не отслужишь, больше не появляйся. А то обороноспособность нашей Родины страдает. Но после — милости просим на чай. Тогда, может быть, я даже сочту возможным извиниться за сегодняшний разговор. Но — ни днем раньше.

— Что ж, до свидания. Извините. И не сердитесь на меня, тетя Эля. Привет Алевтине Никаноровне.

И с этим солдатик удалился. Даже слова грубого не сказал. Хотя повод был. И лучше бы он воспользовался им. В смысле, бабушке было бы так намного легче…

В продолжение всего этого трудного разговора Билька несколько раз порывался выскочить на лестничную площадку, но Эльвира постоянно и бесцеремонно отпинывала его прочь — как только не цапнул.

А Алевтина Никаноровна, наоборот, сидела, как парализованная. Так паршиво она себя давно не чувствовала. Может — и вовсе никогда…

Больше они этого парня не видели. Он даже не звонил ни разу. Это обстоятельство тоже мучило бабушку, как и другие, связанные с ним обстоятельства, а тут еще пришло из Коркино последнее письмо от двоюродной сестры Таси.

Да, она так и написала, что письмо последнее, потому что врачи нашли у нее рак, значит, осталось ей маленько.

Сестра сообщала, что внук ее, демобилизовавшись из армии, ни в какой институт поступать не поехал, на Светке тоже официально не женился — они просто стали жить вместе безо всякой свадьбы, как теперь модно. И это, возможно, правильно, поскольку ни о какой простыни с брачного ложа не могло быть и речи, Светка давно уж не целка была, она невинность, как сказал Сашок, еще в шестом классе потеряла, когда первый раз пьяной напилась, а в седьмом уже сделала первый аборт. В общем, стали они сожителями, ребенка, правда, не родили — ранние аборты ведь редко обходятся без осложнений — только забеременеет — выкидыш, только забеременеет — опять…

Но это тоже, наверное, к лучшему, потому что оба они нигде не работали, а жили весело, даже машину купили. А потом Санечку повязали менты, и был суд; и дали одиннадцать лет с конфискацией — оказывается, Санечка наркотиками торговал, о чем все кругом давно знали, и только родная бабушка, выходит, нет.

Сашку посадили, а Светка выскользнула да сама же и подсела на иглу, и теперь она страшней войны германской, родители ее выгнали, ночует где придется, бомжиха бомжихой, и говорят, скоро от СПИДа помрет.

А Сашка пишет с зоны, что он ее все равно любит, чтоб бабушка не верила сплетням, что его Светланка не такая и что он ее спасет, когда выйдет на волю, а до воли-то — ох-хо-хо…

В конце письма сродная сеструха благодарила Алевтину Никаноровну за то, что она привечала внука, пока он служил, а еще за то, что сейчас на его письма отвечает и верит, что он не пропащий человек, а только оступившийся, в связи с чем содержалась в письме последняя просьба; чтоб сестра помогла парню, когда он отсидит, чтобы, стало быть, Алевтина Никаноровна непременно до этого счастливого дня дожила…

Прочтя такое письмо, бабушка чуть с ума не сошла от горя и отвращения к себе и ко всему миру. Она бы, наверное, сошла, да тут случился с ней ишемический инсульт, и она отдала богу душу, так в него и не уверовав. Умерла, наверное, даже раньше сестры, не дождавшись от внучатого племянника ни одного письма, а его освобождения из неволи — тем более.