Александр Чуманов - Уравнение Бернулли

— Ритка-блудница, приколись, пацаны! — не удержался кто-то, но под суровым взглядом классной наставницы мигом прикусил язык.

— А еще я всех попрошу, — продолжила Римма Сергеевна, — не слишком докучать вашей попавшей в беду однокласснице своим болезненным любопытством и не тешить себя иллюзией, будто вы чем-то лучше Денисовой и с вами ничего подобного произойти не может.

Класс совсем притих, улыбка сползла с Риткиного лица, радость в глазах — беспричинная, в общем-то, — угасла.

А Римма Сергеевна, не подумав даже разразиться полновесным назиданием и не изнуряя никого особым учительским многозначительным взглядом, после веского, но краткого вступления как ни в чем не бывало сразу перешла к основной теме урока. На котором десятиклассники узнали, что писатель А. А. Фадеев не умер естественной смертью, а застрелился, мучимый совестью и хроническим алкоголизмом.

Наверное, в духе времени мыслящая учительница полагала, что данный поучительный факт личной биографии автора должен споспешествовать наилучшей усвояемости материала. Но, может, ничего она такого не полагала, а просто ляпнула, сама не зная зачем, ведь сплошь и рядом в духе времени мыслящие люди, как, впрочем, и люди, мыслящие устаревшими категориями, не только противоречащие друг другу сентенции изрекают, но и поступки совершают, казалось бы, взаимоисключающие…

Когда закончился урок и учительница, вопреки своему обыкновению, ни на минуту не задержавшись, вышла из класса, одноклассники вновь, конечно, кинулись к Рите. Но тут, неожиданно для всех и, вероятно, для себя самой, своей впечатляющей, надо признать, грудью встала на защиту подруги Олеська:

— Да вы чо, уроды, не поняли, о чем вас Римма Сергеевна по-человечески просила?! Вы чо, блин, в натуре, такие тупорылые-то?!

И ребята в изумлении отступили. К тому ж знали они все — та же Олеська, дважды навещавшая отсутствующую, после каждого визита информировала класс, а тем самым и весь мир о мельчайших подробностях, какие узнать удавалось.

А жизнь пошла своим чередом. Токсикоз, к счастью, свирепствовал недолго и несильно, так что в конфузное положение больше ни разу не поставил, к Ритиному животу сперва постоянно приглядывались: растет — не растет, но постепенно перестали — конечно, растет, куда ж ему деваться.

Но она сама, разумеется, каждый день да не по разу тайком задирала перед зеркалом водолазку, и ей то одно казалось, то совсем другое. И чуть ведь с ума Ритка не сошла от идиотского созерцания, пока не пришло в голову простое, как алгебраический одночлен, решение — взять портновский сантиметр…

Третью четверть Рита, на удивление всем, закончила существенно лучше прочих одноклассников, хотя никаких конкретных целей и задач, связанных с учебой, перед собой, как обычно, не помышляла ставить. Само вышло.

И с этим в связи некоторое время циркулировал по школе слух, что молодой, до крайности субтильный и столь же, наверное, честолюбивый преподаватель физики собрался на Риткином материале кандидатскую писать. О влиянии внебрачной беременности на интеллект. Или что-то в этом духе.

Слух укрепился и почти одновременно заглох, когда тощий, как сам Ландау, физик из школы внезапно свалил посреди учебного процесса и больше ни разу не появился. Так что если слух не на пустом месте произрастал, то, скорей всего, физик только наврал по секрету кому-нибудь насчет диссертации, а сам бросил школу, в которой мужики хронически не приживались уже лет пятнадцать, по какой-нибудь другой причине.

Между тем последние короткие каникулы начались, и опять Рита изнывала от скуки, мечтая, чтобы кто-нибудь позвонил, но лучше живьем пришел, причем скука была даже более лютой, чем в январе, ведь сама-то она теперь вовсе никого не навещала, справедливо полагая, что вряд ли у чьих-либо предков ее визит вызовет восторг. Предки, в лучшем случае, промолчат, а в худшем — наорут и прогонят.

Ибо еще одна особенность любых родителей состоит в том, что, хоть кол им на голове теши, они все равно думать будут, будто всегда и все на их чадо дурно влияют, в то время как оно — никогда и ни на кого. Но если все же — то только положительно.

И вдруг — долгожданный звонок.

— Женька, ты?!

— Ага. Помнишь еще?

— Как забудешь?! Чего звонишь-то?

— Просто. Соскучился.

— А — «двоечница»?

— Да ну ее!

— Тогда — зайдешь, может быть?

— Легко.

О чем они говорили? Да Рите и не запомнилось ни слова. Так — о пустяках. А потом, даже пива для смелости по баночке не выпив, раз — и в постель. Будто сто раз это делали. Правда, Женьку трепала такая дикая дрожь, что Рита, слышавшая не раз про этот «синдром Ромео», все равно не на шутку испугалась. О тропической лихорадке, известной по приключенческим книжкам, и даже об эпилепсии вспомнилось…