Гор Видал - Вашингтон, округ Колумбия

Узкая дорожка вилась среди деревьев, и он побежал вниз, к реке, как мальчишка, думая только о том, чтобы скрыться от людей, от реальности.

За резким поворотом дорожки возникла разрушенная хижина с наполовину содранной крышей, взломанной дверью и окнами. Бэрден остановился и заглянул внутрь. Пол был покрыт пожелтевшими газетами и пеплом давнего костра. Он подумал, что душа его — такое же темное убежище, потрепанное и запущенное; впустил свет и увидел пустые пивные бутылки, использованные презервативы и почему-то один ботинок. Он пошел дальше вниз, радуясь прохладе леса, шуму воды среди порогов, который нарастал с каждым его шагом.

Тропинка вывела его на узкий каменистый пляж. Между высоких камней, сглаженных последним оледенением, стоял его отец в рваном мундире конфедератов, с ружьем в руках, как и в тот день на поле битвы при Шайлоу, когда сын не узнал его. Но теперь ошибки не могло быть. Пылающие глаза разгневанного юноши принадлежали человеку, который всю жизнь был его главным мучителем.

Бэрден заговорил первый.

— Ты был прав,— сказал он.— Все пошло прахом. Можешь радоваться.— Он попытался сделать шаг к капралу конфедератов, но тот отступил, и Бэрден заметил его рваный мундир и свежую рану.

— Она все еще кровоточит! — Этот торжествующий крик заставил юношу направить на Бэрдена ружье, не давая ему приблизиться. Но Бэрдена в его страстном порыве не могла остановить даже смерть. Вся жизнь его в это мгновение сосредоточилась на зияющей ране, и у него было только одно желание на свете — остановить кровотечение.

Застывшими пальцами он вытащил из кармана носовой платок. Затем он пошел к раненому солдату, пока тот не обратился в бегство. Ведь это не простой солдат, а его отец, сраженный в честном бою вражеской пулей. Капрал армии конфедератов не уклонился от встречи, и наконец они стояли лицом к лицу.

Бэрден долго смотрел в его голубые глаза, в которых с необыкновенной точностью отражалась пустота неба. Затем медленно протянул руку с носовым платком. Только ружье преграждало ему дорогу. Он терпеливо ждал, пока наконец, точно по волшебству, ружье не опустилось. С криком бросился он к юноше, который был его отцом, приложил платок к его ране, потерял равновесие, навалился на любимое существо, был принят в объятия давно умерших рук, и, как нетерпеливые любовники, они сплелись и вместе рухнули вниз .

Словно чужак, не уверенный в ожидающем его приеме, Питер вошел в переполненную гостиную и увидел, что люстру с эмблемой принца-регента сменило фантастическое сооружение из цветного венецианского стекла. В доме переменилось все, кроме людей: регентский хрусталь мог уступить место венецианскому стеклу, но Люси Шэттак была тут, и лишь некоторая задубелость ее лица говорила о том, что, возможно, со временем она тоже перестанет существовать.

— Питер, голубчик! — Она в соответствии с ритуалом обняла его и прошептала ему на ухо: — Что она сделала с домом! Никогда не видела ничего подобного!

— Все это не так страшно.— Яркие пятна материи, экзотическое стекло и современная мебель в экстравагантном вкусе сочетались таким образом, чтобы создать впечатление дерзкого изобилия, которое ему, пожалуй, даже нравилось, поскольку он давно уже привык к мысли, что Лавровый дом всего-навсего строение — недвижимость, которая, как и все прочие, сменив хозяина, неизбежно изменит и свой характер. Таким образом, фон его юности был жизнерадостно стерт рукой декоратора, претворившего в жизнь мечту клиента.

— Фредерика, наверное, умерла бы, если б увидела это! — Казалось, мысль о смерти ее давней подруги от удара приводила Люси в восторг.

— Но она этого никогда не увидит. Она поклялась, что никогда больше не переступит порог своего бывшего дома.— Хотя Фредерика чуть ли не больше всех хотела продать дом («слишком много воспоминаний»), она очень огорчилась, когда дом в конце концов купила миссис Огден Уотресс. К счастью, хлопоты по воссозданию Лаврового дома в особняке на Массачусетс-авеню, построенном еще до «депрессии», в стиле ренессанс, отвлекали ее от мрачных мыслей; со своей стороны Блэз был страшно рад переселиться в город, поближе к своей штаб-квартире на Девятой улице.

— Твой отец здесь, хочешь верь, хочешь нет.

— Очень даже верю. Почему бы нет?

Миссис Уотресс, увидев Питера с другого конца комнаты, издала радостный крик и покинула двух своих собеседников (членов правительства в одинаковых очках без оправы), чтобы приветствовать его в его бывшем доме.