Гор Видал - Вашингтон, округ Колумбия

Шофер включил радио на полную мощность. Он упивался звуками и, приоткрыв толстые губы, внимал любовным жалобам.

— Выключи эту мерзость!

Молодой негр неторопливо поднял на него глаза, постигая смысл приказа. Затем выключил радио и нехотя открыл Бэрдену дверцу.

— Поедем вдоль реки. Я скажу, где остановиться.— Когда машина тронулась с места, Бэрден понял, что он дрожит. Он изо всех сил сжал руки, пытаясь унять дрожь. Но тело его все еще содрогалось. Очевидно, это была замедленная реакция на то, что сообщил ему Питер. Не желая осмыслить свое крушение, он заставил тело принять на себя удар, от которого уклонялось сознание.

Он попытался представить себе, что произойдет в следующие дни. Статья появится в четверг. Он предчувствовал ее глумливый тон. Гарольд в последнее время увлекся разоблачением мелкого (и никогда — крупного) взяточничества в конгрессе. Раздутые штаты помощников, незаконные пожертвования на проведение избирательных кампаний стали обычными преступлениями, и эти разоблачения на короткое время ставили в неловкое положение того или иного законодателя, но никогда не причиняли им серьезного ущерба. Американцы всегда считали, что их выборные представители продажны: они сами поступали бы точно так же на их месте. И рядовые граждане каждодневно обжуливали друг друга, всучивали товары, не обладающие разрекламированными достоинствами, да и во всех других отношениях вели себя, как и их правители. Если Клей Овербэри смог разыграть из себя героя войны и попасть в сенат, размышляли они, он заслужил большую власть. В конце концов, он ничем не отличался от торговца подержанными автомобилями, который наживается на том, что не в силах уже исправно служить своему хозяину. Лозунг «Если не можешь быть честным, будь по крайней мере осторожным» стал воплощенной мудростью нации, и ведь действительно глупо, если тебя ловят на месте преступления. Бэрден абсолютно не был убежден и в том, что Клей потерпел бы поражение, если бы не сбежал на спасительную войну. Людей, похоже, совершенно перестали интересовать принципы морали. Нужно только побеждать, и Клей победил. Вот почему, победи он сам на президентских выборах сорокового года, взятые у Нилсона деньги рассматривались бы ретроспективно как приятная необходимость, чем они в каком-то смысле и были. Даже сейчас он сожалел не столько о том, что продал свой голос, сколько о другом: он не выполнил своего долга перед индейцами.

Пот катился по его лицу, а похолодевшие руки и ноги дергались, как будто кто-то, а не он сам управлял ими. Нужно взять себя в руки. Он вспомнил, как недавно к нему пришел один из тех индейцев, земля которых была продана Нилсону. «Нам никогда еще так не фартило, как с продажей этой земли. Ни черта, никакой нефти в ней не нашли, и если бы мы ее не продали, то и остались бы на ней по сей день дураки дураками. А теперь у меня собственное дело и...» История успеха: хороший исход недобрых дел.

Но Бэрден не хотел легкого утешения. Всю свою жизнь он верил, что никто не должен вести себя неподобающе, невзирая на опыт других, и большую часть своей жизни он был честным. Даже когда он разражался пышными тирадами о всех глубинах и мелях чести, он шел на минимальные компромиссы с собственным пониманием добродетели. Тот факт, что другие не разделяли его скрупулезной деликатности, только радовал его. Но теперь все это позади, он разоблачен, и это тем более ужасно, что другие по крайней мере никогда не говорили, что лучше быть честным, чем бесчестным, благородным, чем подлым, хорошим, чем плохим; никакая софистика относительно того, что истиннохорошо, не могла спасти его от самого себя, не говоря уже о неминуемом всеобщем презрении после появления статьи Гарольда. Если говорить честно, наибольшую боль причиняла ему именно мысль о том, что скажут другие. Больно сознавать, что они будут смеяться над ним за то, что его поймали, радоваться краху его карьеры, а затем с легкостью забудут о самом его существовании, потому что кто он такой в конечном счете, как не еще один продажный политикан, дни которого миновали?

— Останови здесь.

Шофер слишком резко нажал на тормоз. Бэрден стукнулся больным плечом о дверцу машины. Еле слышно выругался. Затем, не давая возможности этому идиоту спросить, что делать дальше, сказал ему, что он должен его подождать.

— Я хочу пройтись. Можешь включить радио.

Деревья с облетевшими листьями спускались по крутому склону к Потомаку, коричневые воды бурлили среди рассекавших их острых скал, по которым, наверно, переправляются через реку гиганты.