Януш Леон Вишневский - Гранд

На свое рабочее место в Сопоте она заступила действительно в понедельник – только спустя два месяца после разговора с приятным французом, когда она развеселила и слегка взволновала этого молодого очкарика из отдела кадров. Первую неделю ей было позволено жить бесплатно в «Гранде», потом она переехала в маленькую комнатку частного дома на окраине города. Дом принадлежал старушке, муж которой много лет назад работал в отеле. О том, что старушка ищет квартиранта, Любовь узнала случайно, от одного бродяги.

Несколько дней после приезда она не могла спать. Новое место, все эти впечатления, чужая кровать, неожиданные приступы тоски по дому и к тому же – этот чужой шум волн за окнами. На вторую ночь, когда отель заснул и вся жизнь переместилась в его номера, она выскользнула незаметно в одном халате в окутанный темнотой сад. Там она сначала просто стояла и смотрела в сторону моря, потом села на скамеечку и вынула сигарету. В какой-то момент она заметила странный огонек, который то гас, то снова зажигался в темноте. Преодолевая страх, она на цыпочках пошла к тому месту, где он брезжил. Подойдя поближе, она увидела склоненного мужчину, который в одной руке держал зажигалку, а в другой секатор. Он светил самому себе зажигалкой, а секатором подстригал кустики роз. Когда ветер задувал огонь его зажигалки, мужчина бормотал что-то себе под нос и зажигал ее снова. Она и не догадывалась, что в Польше садами при гостиницах занимаются по ночам – так, чтобы гости этого не видели. Она хотела было потихонечку удалиться и вернуться незамеченной в свой номер, но не вышло.

Мужчина повернул голову, несколько секунд смотрел на нее, а потом – как будто все это было абсолютно нормально – спокойно спросил:

– Вы не подержите мне зажигалку? У меня уже весь этот чертов газ кончается – потому что ветер сегодня прямо-таки штормовой, даже лодки в море не вышли. Мне осталось подрезать всего три ветки, чтобы розочки не дичали без заботы. Вы мне посветите или мне заканчивать уж в темноте?

Она опустилась на колени около него и светила ему пламенем своей зажигалки. Вот так в процессе ночного подстригания роз она познакомилась с господином Марианом, которого все называли Убожкой.

Потом она прикурила ему сигарету, а он спросил, почему она не спит. Слово за слово – и он рассказал ей о старушке, у которой слишком большой дом и «по причине смерти мужа она чувствует себя в нем очень одинокой, особенно с тех пор, как сдох ее кот Мручек». Они разговаривали долго. Главным образом о Польше и «всяких там глупостях», как он выразился. Через несколько дней он ее проводил к этой старушке, для которой, по всей видимости, являлся непререкаемым авторитетом, потому что, по сути, он-то и решил все вопросы: «Пани Матильда, я привел квартирантку в ту комнатку под крышей, хотя если вы захотите – так можно и на первый этаж, в кабинете уважаемого, светлой памяти мужа». Пани Матильда ответила, что хочет под крышей, приняла Любовь так, словно та была ее родной внучкой, и сообщила, что деньги за комнату, «когда ты, девочка, начнешь немножко зарабатывать, лучше всего класть в ящичек в столовой раз в месяц».

Только тогда, в этот день, Любовь почувствовала, что она и правда живет в Польше. Теперь у нее было свое место, свой адрес, своя постель, своя полочка для книг и свой стол. А через полгода она уже не могла себе представить, что можно жить где-то, куда не долетает бой часов на башне костела, а утром не слышно возни на кухне.

В отеле ее появление не вызвало никакой особой реакции. Она так хорошо говорила по-польски, что большинство ее коллег в «Гранде» довольно долго не имели даже понятия о том, что она иностранка. Хотя в такого рода заведении, принадлежащем международной корпорации, и это не было чем-то из ряда вон выходящим. Через год она начала учиться на отделении перевода в Гданьском университете.

Чувствовала она себя в Польше одновременно и хорошо и плохо. И не потому, что она была россиянка, как пророчил Леонид, а потому, что она начала понимать Польшу и думать как поляки. Она заметила, что ее злит и радует то же самое, что злит и радует настоящих поляков, таких, которые от рождения. Ее «русскость» никогда не была причиной агрессии, шикания или унижения, она никогда не сталкивалась с каким-то особенным отношением. Польская «улица» россиян не обожает, но и не ненавидит. Есть те, кто видит только золотые зубы во рту у восточных соседей, и им в голову не приходит, что те же самые рты могут произносить какие-то золотые слова и мысли. Существуют и такие русофилы, которые считают, что в России живут только выдающиеся писатели, поэты и композиторы и все должны у великой недооцененной России учиться. Кроме русофобов и русофилов, однако, есть нормальные люди. И их большинство.