Адольф Мушг - Счастье Зуттера

«Тогда тебе пришлось бы пустить в ход собственные руки, Руфь».

«Играть ведь мне было позволено. Они бы рассматривали это как прорыв! Как Coming out» [22] Выход в свет (англ.). .

«Да, Руфь, тебе уже нельзя было помочь».

«А теперь уезжаешь ты, хочешь меня утопить. Думаешь, тебе это удастся?»

«Сегодня мне удастся кое-что еще, Руфь. Сегодня я открою кошке приготовленный тобой корм. Чтобы отметить этот день. Последнюю банку, оставшуюся после тебя».

«Для этого сперва нужно научиться пользоваться специальной машинкой, Зуттер, неужели ты и в самом деле впервые ее откроешь?»

«Я и кошку в приют для животных отвожу впервые. И впервые без тебя еду в Сильс. Один — и с тобой».

«С урной, Зуттер. Ты что, уже путаешь жену с урной?»

«Я расстаюсь с ней, Руфь».

«Желаю удачи, Зуттер».

Зуттер что-то бормотал про себя, расхаживая по квартире. У расставаний уже то преимущество, что еще раз осматриваешь свои пожитки. Все вынуть назад из картонок, поставить опять на полки, а картонки сложить и отправить в подвал.

Кошка испуганно взглянула на него. Он засмеялся. Она сидела на столе и не думала сопровождать его в инспекционном осмотре квартиры, пока он не направится прямиком на кухню. При жизни Руфи ей не позволялось сидеть на столе, даже когда Руфь под конец принимала пищу, если под пищей понимать тарелку бульона, уже в своем «кресле сказок». Только не в постели, тут она была непреклонна. Но она же настаивала на том, чтобы Зуттер и впредь ел только за столом. Готовая покинуть этот мир на софе, остающийся — за накрытым столом. И ни в коем случае не позволять кошке забираться на стол. После смерти Руфи она сразу же прыгнула на него, и Зуттер не стал ее сгонять. «Руфи больше нет, и мы можем себе кое-что позволить. Отныне будем делить с тобой кровать и стол».

«Над чем ты смеешься?» — вместо того чтобы таращить в испуге глаза, могла бы спросить кошка.

— Вспомнил стихотворение «Ночью близ Буссето», — сказал Зуттер, и в голосе его послышалась дрожь. — «Юного, вдали от дома, / его в землю закопали, / кудри, вьющиеся густо, / его плечи облегали». — Кошка все еще смотрела на него. — «И без сил, вдали от дома, — продолжал он. — И небрит, вдали от дома».

Бывали дни, когда любая, даже дурацкая острота могла заставить Руфь смеяться до слез. «По теченью вверх ли, вниз ли / смелые бредут голландцы, / а за ними, будто гризли, / лезут храбрые шотландцы». Это было похоже на страшную сказку о господине Корбесе, которую так любила слушать Руфь. Храбрых шотландцев в сказке не было, но они вполне могли там быть и, без сомнения, приложили бы руку к гибели незнакомого и такого несчастного господина Корбеса.

— Сегодня, кошка, тебя ждет прощальный обед.

Он достал с полки последнюю банку, оставшуюся от запасов Руфи.

«Разве ты не знаешь, Зуттер, что тебе ее не открыть? Это могла только Руфь, даже когда у нее уже почти не оставалось сил. Сила тут совсем не нужна, Зуттер. Электричество давно изобретено, оно все сделает за тебя. Умный прибор удобно расположился в стенной нише, его не надо было даже снимать. Вон торчит нож-резец, ты вдавливаешь его в крышку банки. Потом крепко держишь банку, в то же время позволяя открывалке поворачивать ее вокруг ножа и делать то, для чего она создана».

Кошка с интересом следила за тем, что выйдет из этого руководства к применению. Выходило все что угодно, кроме корма. Резец или отскакивал от края банки, оставляя на нем вмятину, так что к этому месту его уже нельзя было приставить, или же если и протыкал крышку, то не хотел двигаться по кругу и доводить до конца столь удачно начатое дело. Ему больше нравилось застревать и так трясти банку, уже издававшую из пробитой дырки запах, что она начинала танцевать на кухонном столе и не успокаивалась до тех пор, пока не выбрасывала лежавшую сверху часть своего содержимого Зуттеру на живот. Не все из этого выброса было в застывшем виде. Для кошки эта пахучая смесь из тухлой солонины была, надо думать, как мед для мухи. Во всяком случае, она терлась о штанину Зуттера, по которой стекал коричневатый сок, и от алчности глухо хрипела.

Лучше бы Зуттеру не знать, какое у него сейчас давление. Эти светлые брюки были единственные глаженые. В довершение всего банка выскользнула из его перепачканных пальцев, упала со стола на пол и покатилась кошке под ноги. Та отпрыгнула в сторону, но потом начала вылизывать тянувшийся по кухне след сока.

— Я этого не хотел, кошка, — сказал Зуттер и тяжело вздохнул. — А все оттого, что сначала надо было тебя покормить, а потом уже одеваться во все лучшее. Теперь мне остается или оставить на себе эти новые брюки и вонять тухлятиной до самого Сильса, или же надеть старые и выглядеть точно так, как я себя чувствую. И главное: ты все еще не кормлена.