Наталья Кременчук - Смерть на фуршете

— Какой еще рерайт? — Трешнев вдруг грозно посмотрел на Ксению: попридержи язык! — При чем здесь рерайт?

Но вдруг и без того добродушное лицо Стахнова озарила улыбка.

— Подожди, Андрюша! Твоя прекрасная, хлебосольная Ксения хочет эвфемизмами прикрыть то, что мы делаем. А по совести это называется глубокая редактура . Или — совсем попросту — переписываем его текст, нередко дописываем… Сейчас делаем нечто вроде новых авторских редакций первых его романов…

— Как «Вор» Леонида Леонова? — все же кое-что из университетского курса литературы Ксения помнила.

— Нет! Леонов «Вора» ухудшил по старости лет, а мы улучшаем.

— Скорее у нас получится что-то типа «Хазарского романа» Павича… — скромно заметил Клюшников.

— И что дальше? — не отставала Ксения.

— Как что дальше? Улицкая — хорошо, Рубина — прекрасно, Евгений Попов — замечательно, а все же надо новых раскручивать в этом сегменте. Подошел Горчаковский. Начал шумно, получил первые премии, привлек читателей…

— И нашу Татьяну Гавриловну увлек…

— Старик, не будем! — поднял Стахнов ладонь. — Сейчас не об этом. Хотя, конечно, при раскрутке дисциплина должна быть железной… Естественно, что в этом году «Норрку» должен был получить роман Горчаковского. Но другой, не «Стерлядь». Однако Игорек запутался во всех своих обстоятельствах и не выдал «на-гора» даже полуфабрикат…

Вдруг Стахнов, посмотрев на свою опорожненную стопку, спохватился:

— Все, Андрюша! Извини, но мы с Аркадием не можем пустить твою прекрасную украиночку в нашу российскую творческую кухню.

— Спокойно, Лева. Чужие здесь не ходят. Ксения — свой человек. А деликатесы — от ее киевского супруга…

Стопки вновь заиграли золотистой горилкой.

— Старик, ты всегда появляешься с красивыми бабами, извините, Ксения, но неужели никто из них не продемонстрировал тебе, что женщины — коварны?

— А чего мне Ксения будет демонстрировать, если она тоже работала по проекту «Прощение Славянского»…

— И вы?! — Стахнов протянул ей руку, а когда она подала свою, перецеловал пальцы. — Старички, у меня сложилось впечатление, что по этому проекту работала половина литературной Москвы.

— А что ты хочешь? — удивился Клюшников. — Сто тридцать романов. Или сто сорок…

— И как ваш роман назывался? — Теперь бдительность Стахнова подогрело выпитое. — Идеально нарезал, — это трижды академик сказал Клюшникову, закусив кружком украинской.

Но и Ксения уже кое-чему выучилась в этом мире литературных пройдох.

— Вы кровянку попробуйте… Я им написала два романа… — Трешнев с восхищением посмотрел на нее. — «Вторая смена старого жулика» и «Обмани меня нежно», однако названия почему-то не понравились Камельковскому, и он их заменил. А в каком окончательном виде они вышли — мне было по барабану. Деньги получила — и до следующих встреч!

— Вряд ли они будут. — Стахнов повертел в руке пустую стопку. — Камельковский — банкрот!

— Ну и прекрасно! — воскликнул Трешнев. — Сколько можно суррогаты гнать!

— Он закончил — мы продолжаем. Наливай! — скомандовал Стахнов.

— Ну, у вас более сложные задачи…

— Какие там задачи! Московские вариации римской весны миссис Стоун… — Трешнев и Ксения переглянулись, но переспрашивать ничего не стали. — Ладно бы только это… Но не будем грузить вас бестеровскими проблемами. Очень надеюсь, что Горчаковский не входит в круг вашего чтения.

— Извини, Лева, но мы все читаем, — важно сказал Трешнев и наконец выпил свою стопку. Закусил кровянкой, которую ловко, несмотря на жару, начал разделывать Клюшников. — Литераторы должны читать все, ничем не брезговать, попирать запреты. Представь: что будет, если врач, ну, например, венеролог, заявит, — извини и меня, Ксения, ты тоже филолог, — заявит: лечу только триппер, а сифилис — не буду.

— Бог миловал, — пробормотал Стахнов.

— Конечно, удовольствия особого не испытываешь, но… Всюду можно найти интересное. Например, в «Радужной стерляди» Ксения заметила…

Трешневский заход на цель неожиданно был прерван.

К ним подошли Карина и Адриан, многодетная пара академиков семейного стола Академии фуршетов, которых Ксении показали еще на «Норрке».

— Добрый вечер, сударыня и судари! — Адриан склонил перед ними седую гриву. — Прошу прощения, но мы с Кариной уже несколько минут не можем прийти в себя от обонятельных галлюцинаций. Когда она сказала мне, что слышит аромат украинской колбасы с Полтавщины, я посмеялся, но через несколько мгновений и сам его почувствовал. Не знаю, правда, с Полтавщины ли…