Юлий Крелин - Переливание сил

— Анестезируйте, — буркнула доктор студентке.

Смотри-ка, сама не обезболивает. Ну и черт с ней. Но я бы так не делал. Побоялся бы. (Как потом оказалось, девочка обезболила очень хорошо.) Тащить, наверное, сама будет, старая карга.

Ничего подобного. Она последовательна. Девочка взяла щипцы, уцепилась за зуб и давай его раскачивать.

Вдруг... кракх! — зуб сломался. Корни остались! По отдельности тащить каждый придется! Меня захлестнула волна злобной радости. «Ага! — думал я. — Теперь-то ты попрыгаешь, старая жаба! Теперь-то тебе неудобно. Дала студентке доктора лечить. Ан, она и сломала! Теперь-то ты попляшешь передо мной». И елейным голоском Иудушки Головлева:

— Да вы не волнуйтесь, у меня очень тяжелые зубы. — Это действительно так. Девочка не виновата. — И корни у меня перекрученные. — Я больше к студентке обращаюсь. А доктору-то представляю, как неудобно! Но я не унимался. Обезболено хорошо. Я не чувствовал никакой боли. — Наверно, вам долбить придется. Их теперь иначе не вытащить.

Доктор нырнула ко мне в рот.

— Придется вам, родной мой, потерпеть немножко. Действительно долбить придется.

— Ну что ж. Ничего, ничего. Долбите.

«Ага, зубная кочерыжка, будешь знать, как докторов студенткам подсовывать».

Под подбородком мне подставили чей-то здоровый кулак, чтоб упор был и чтоб голова не болталась при долбежке. И впрямь хорошо обезболено. Никакой боли не чувствую. Конечно, ощущения не сахар...

Через сорок пять минут последний, третий корень был извлечен.

— Спасибо большое. Совершенно небольно было.

Студентка очень сконфужена. Эх, надо бы за ней поухаживать — успех почти гарантирован: ей же передо мной неудобно. А она хорошенькая! Меня они молотком да долотом, а я не отыгрался.

Это все минусовые воспоминания, связанные с удалением. А были и плюсовые ситуации.

Мне вставили зуб в корень, на штифте. Но он быстро раскачался и стал выпадать. Я его придерживал нижними зубами. Но вот, когда я чихал, он выпадал, и я должен был успеть подносить руку ко рту, а то будет на полу.

Я был в гостях со своим товарищем у нашей приятельницы. Беседа вполне светская. И вдруг... апчхи! — и, конечно, забыл про зуб.

— Ну, ребята, выручайте! Зуб под столом.

— Что, что? — он-то знал, а она, естественно, не поняла.

Иду ва-банк:

— Зуб у меня выпадает. Под стол свалился.

Мы все полезли под стол. Она нашла. Только вставил, и тут же... апчхи!

Вот наваждение.

Снова лезем. Хохотал я, конечно, первый — другого выхода у меня не было.

И обошлось. Все было в порядке.

Каждый раз все обходилось. И заживало все всегда хорошо.

1962 г.

Красный цвет ярок, бросок. Его может быть совсем немного, а впечатление, что он заполнил все, и мне, хирургу, страшен этот цвет. Он даже на черном, когда делает черное еще чернее, все равно ярок и бросок.

Я разговаривал с больной, когда услышал шум втаскиваемых носилок, шепоток сопровождающих и говор фельдшеров «Скорой помощи» и наших сестер. Первое, что я увидел, — много красного. Первое, что я подумал, — плохо дело, на всю ночь.

Больной лежит неподвижно, не стонет — шок. Кровь на носилках, на черной одежде его.

Сколько уже было их, вот таких, в крови, обездвиженных и безмолвных! Кто выписан — я и не знаю, что с ними теперь. Выписываются и как в воду... Но где-то живы, наверное.

А кто и умер... Часто мы боролись, дрались за них (как принято писать про наше успешное лечение!), хотя перед самым началом этой борьбы больше всего на свете хотелось спать. А часто мы и не успевали начать бороться, или проще — лечить. Так и нелеченные, они успевали умереть. И если мы не успевали начинать лечить, то этот мертвый так и оставался для нас совсем чужим. И оттуда, от этого совершенно чужого, мы шли к другому больному или, если это была ночь и не было тяжелых больных, спать. Или, если это утро, шли докладывать на конференцию, а потом к студентам.

Я видел живого человека, лежащего, как труп, и в крови. Полыхнуло в глаза красным, засосало что-то внутри; понял я, что пропала ночь, стало страшно мне: а вдруг что-нибудь не успею, а вдруг что-нибудь не смогу? С ужасом я смотрел на красного и черного человека. Красно мне в глазах и черно, а где красное сливается с черным, там еще чернее.

Мой молодой коллега, стоявший в коридоре приемного покоя и активно беседовавший со студенткой, мгновенно, будто он без инерции, сорвался с места я побежал к нам. Студентка за ним. Он такой солидный — этот коллега, а как бежит! Надо торопиться, надо все скоро с больным делать. Что делать? Что? Что?! Ну кровь — она наверняка нужна, переливать нужно. Лучше бы быстро переливание налаживал, а не ногами быстро передвигал.