Однако что он делает? Сколько лишнего! Даже мышцы перевязывает. Бог мой, навесить столько железа! Все зажимы висят. Это же неудобно. Здесь, пожалуй, можно и подсказать. Много лишнего делает. Писатель сначала пишет, а затем выкидывает все лишнее. В операции тоже надо удалить все лишние действия. Все эти ненужные вытирания, килограммы лишних зажимов.
Все ненужное уйдет со временем. После операции я ему все выскажу. Хоть и не раз ему говорил и раньше, но, чтобы это принять, надо на собственной шкуре испытать.
Ишь ты! На меня зашипел. Молодец. Если по-настоящему ушел в работу, пиетета быть не должно. Ведь и мне надо следить за крючками. Впрочем, за этот окрик следует выдать. Ненавижу крик вообще. А особенно на операциях, и совсем уж ни к чему у мальчишки, у начинающего хирурга.
Вот же пузырь. Клади зажим и подтягивай. Нет, ему надо вытирать. Ну пусть вытирает. Все ему учтется после операции. Жаль, что нельзя записывать. Ну, ну, ну. Правильно. Теперь будет легко. Интересно, где он тут будет делать надрез? Сейчас посмотрим, смелый он или нет? Молодец! Правильно, по ходу дела стал меньше осторожничать.
А здесь надо и поосторожничать. Не разгоняйся! Артерия! Большая!
В животе у меня похолодело: «Нет, нет, Володя! Ты видишь, что здесь? Так возьми зажми понежнее, дa пoнaдeжнеe. Tут надо все видеть. Не надо сейчас вслепую».
У меня уже чешутся руки. «Уймись, — говорю я себе. — Дай ему сделать все самому до конца».
Морда у него круглая. Глаза добрые. Руки средней величины, но цепкие. Все-таки еще слишком округлые. Ничего. Вырастет. Изменятся и руки.
— Ты клади сюда зажим, а я второй положу. Можно зажимать? Ну а теперь режь.
— Проверьте, пожалуйста, сами сейчас.
— Да, я вижу. Все прекрасно.
Ну давай. Так. Здесь правильно. Артерия осталась в стороне. Чего ты боишься? Давай дальше, парень!
Сейчас он кончит. Традиционное «спасибо» ассистентам, сестрам, анестезиологам. Хирург, когда кончает операцию, всегда благодарит помощников. Володя заслужил право говорить спасибо.
Теперь осталась ерунда. Успокоился. Тампоны уложил правильно. Зашивает. Зачем так часто? Опять перестраховка. Сейчас-то уж никакой опасности нет. Кончаем ко всеобщему благополучию. «Благополучие» — какое жалкое, гладкое слово! От него веет спокойствием. Нет, успокоением, добродетелью, большим животом и сытыми руками. Что-то медленное, солидное и ползучее. В хирургии не должно быть такого слова — «благополучие».
— Мне, пожалуй, можно идти. Зашьете сами. С тебя «три звездочки» после ее выписки. Спасибо вам. Ну, я пошел.
Эх, спасибо-то я зря сказал. Его это право сегодня. А мне сегодня — получать благодарность. Ну да ничего не поделаешь. Уже сказал. Впрочем, он и не заметил. Хирург и не должен замечать, что делается за пределами операции. Он должен быть весь там. А остальное — без надобности.
А я чаще всего все замечаю. Не знаю, что лучше: замечать или не замечать?
1964 г.
Помню я!
У нас на втором этаже было больничное отделение. На первом этаже поликлиника.
Мы снисходили во время работы на один этаж. И ходили по поликлинике гордо и задиристо. Неважно, что по окончании рабочего дня в больнице мы спускались туда уже просто для работы.
У меня работа была разъездная. Я выполнял все хирургические вызовы поликлиники. Хирург-надомник. Ходил по всему району. Я знал все дома. Все подъезды. И почти все квартиры. Иногда ездил на машине. Тут уж я был кум королю. Все-таки шикарно это — работать на машине. Машин тогда было не в пример меньше, чем сегодня.
А иногда я засиживался в отделении. Тогда вызовы я кончал около десяти часов. Иногда задерживаешься по работе. А иногда просто треплешься в отделении. Работать все время в напряжении невозможно. Надо и позвонить немного. Сидишь в ординаторской, а вокруг звон идет. Первая половина дня, если нет операции, проходит в звоне. Потом догоняешь время. Поди-ка догони его! А если придут терапевты к нам, тут уж такой простор для разглагольствования!
Терапевты были в основном девочки, в этом или прошлом году окончившие институт. Мы смеялись над их чистыми и немятыми халатами. Обговаривали их прически. Тогда они были высокие. А в хирургическом отделении причесок нет — колпачки да косыночки. Девочки-терапевты звали нас провести какое-либо исследование, которое не столько сложно или хирургично, сколько грязно. В медицине уж так принято — все грязное отнесено к хирургии. Это, конечно, был повод для многоголосого звона. Наговоришься, попачкаешься во имя терапии, а потом за свою работу. Это когда нет операции. А когда операция, тогда все не так.
Читать дальше