Кевин Брокмейер - Лучшее от McSweeney's

Она делает вид, что не верит — наверняка в то время, как она лежала на операционном столе, я развлекался с секретаршей из соседнего отделения.

— Как ты?

— Как будто прилетела в чужую страну, а багаж потерялся.

Она морщится от боли. Я поправляю ей подушку, регулирую высоту койки.

— Что болит?

— Спроси лучше, что не болит. Болит все. Даже дышать больно.

Так как жена моя врач и ординатуру проходила в этой же больнице, мне выделили небольшую раскладушку — поставить в углу палаты. Я наклоняюсь развернуть раскладушку, и вдруг что-то случается со спиной — ее затапливает жгучая боль. Я осторожно опускаюсь на пол, хватаясь попутно за одеяло.

К счастью, жена спит.

Медсестра заходит проведать больную и видит меня.

— Что с вами? — спрашивает она.

— Такое и раньше случалось, — говорю. — Полежу немного, а там видно будет.

Медсестра приносит мне подушку и накрывает одеялом.

Заходят Эрик и Энид. Жена спит, я все еще на полу. Эрик стоит надо мной.

— Нам очень жаль, — шепчет он. — Мы уезжали за город, к родителям Энид, и узнали обо всем только сегодня.

— Господи, какой кошмар, как это внезапно, прямо гром среди ясного неба. — Энид подходит ближе к кровати жены. — У нее такое лицо, будто она ужасно сердится, даже брови нахмурены. Ей больно?

— Надо думать.

— Если мы можем чем-то помочь, дай знать, — говорит Эрик.

— Не могли бы вы выгулять собаку? — Я вытаскиваю из кармана ключи и протягиваю. — Она уже сутки сидит дома взаперти.

— Выгулять собаку… это мы можем, правда? — произносит Эрик, глядя на Энид.

— Мы наведаемся к вам утром, — говорит Энид.

— Ребята, пока вы не ушли… тут у нее в сумочке пузырек с перкоцетом… дайте две.

Ночью жена встает.

— Ты где? — спрашивает она.

— Прямо перед тобой.

Ее до того напичкали лекарствами, что в подробности она не вдается. Около шести утра жена открывает глаза и видит меня на полу.

— Опять спина?

— Ага.

— Рак покруче будет, — изрекает она и снова проваливается в сон.

Приходит уборщик со шваброй, и я буквально отдираю себя от пола. Пока стою, вроде ничего.

— Ты ходишь, будто у тебя кол в заднице, — замечает жена.

— Тебе чего-нибудь хочется? — я стараюсь быть внимательным к ней.

— Ага — поболей вместо меня, ладно?

Приходят несколько медработников проверить, не страдает ли пациентка от болей.

— Как вы себя чувствуете? Если по шкале в десять баллов? — спрашивает ее один.

— На пять, — отвечает жена.

— Это неправда, — возражаю я.

— В самом деле?

— Откуда вы знаете?

Приходит врач.

— А я вас помню, — говорит он при виде моей жены. — Мы с вами в одной школе учились.

Жена изображает подобие улыбки.

— Самая сообразительная во всем классе и вот, на тебе, — врач изучает историю болезни. — Рак яичников и вы… это чудовищно!

Жена сидит высоко в больничной койке; ее выворачивает в металлический лоток — ни дать ни взять ручная обезьянка, которую отравили. Рвет чем-то ярко-зеленым, прямо как в фильмах про инопланетян — эта жидкость вообще ни на что не похожа. Тед, ее начальник, смотрит как загипнотизированный.

В палату набилось полно народу — незнакомые мне люди, медперсонал, одноклассники жены, ее коллеги по ординатуре, парень, которому она пришила пальцы, какие-то родственники, которых я прежде и не встречал… Не понимаю, почему они не извинятся и не выйдут, почему не покинут палату? Все будто в первый раз видят, как человека рвет — уставились на мою жену, глаз не сводят.

Она не спит. Не ест. Не встает и не ходит. Она боится отойти от кровати, от этого лотка.

Я решаю повесить на дверь объявление. Прошу у старшей медсестры черный маркер и печатными буквами пишу: ПРОСЬБА НЕ БЕСПОКОИТЬ.

Дверь открывают нараспашку. Входят с подарками, цветами, приносят еду, книги.

— Я видел объявление, но подумал — это для кого-то другого.

Я стираю зеленую жижу с губ жены.

— Хочешь, выпровожу их? — спрашиваю.

Я хочу выпроводить их всех до единого. Сама мысль о том, что эти люди претендуют на мою жену, на право веселить ее, отвлекать, беспокоить больше, чем я, сводит меня с ума.

— Может, попросить их уйти?

Она мотает головой.

— Нет, только цветы унеси. От них голова кружится.

Через час я снова выношу лоток. В палате все так же негде ступить. Я опускаюсь у ее койки на колени и шепчу:

— Я ухожу.

— Ты еще вернешься? — шепотом спрашивает она.

— Нет.

Она смотрит на меня непонимающим взглядом.

— Куда это ты уходишь?