Юрий Хвалев - Кузнечик сын кузнеца (рассказы)

- Что?! Бракоразводный процесс… - у Большакова запершило в горле. – Моя жена собирается разводиться?!

- Не волнуйтесь, я её убедил этого не делать, сказав, что процесс будет сложный и длительный. А это большие деньги. – Адвокат старался не смотреть в глаза Большакова. - Даже если супруг будет приговорён к тюремному наказанию, супруга не сможет претендовать на его часть собственности, потому что есть брачный договор. По-моему, она меня поняла правильно...

- А если супруг осужден за измену Родине? – спросил Большаков.

- Кх-кх-кх, - адвокат смутился. – М-м-м, извините… мне нужно… идти. Вы сказали: выход… там.

- Да. Там… - подтвердил Большаков и тоже смутился.

Заперев дверь и минуя гостиную, в которой горел свет и где, по всей видимости, находилась жена, Большаков сразу поднялся в кабинет. Само нахождение здесь давало ему преимущество в уединение, потому что конструкторские решения могли, естественно, прийти в любую минуту. И он никому, ничего не объясняя, мог просто сидеть и играть в молчанку.

Когда загорелся свет, он увидел сидящую в кресле жену.

- У тебя наверно много работы? – спросила она.

- М-м-м, нет, но я хотел кое-что перепроверить… - словно для подтверждения своих слов Большаков открыл портфель. – Ой-ой-ой!

- Что там?! – испугалась жена.

В портфеле лежал чертёж шасси того самого истребителя-перехватчика.

«Уголовное делом уже есть, потому что чертежи запрещено выносить из здания КБ, - подумал Большаков и побледнел. – Кто-то явно хочет, чтоб я сел».

Он стоял без движения, как фонарный столб, пытаясь понять, откуда взялся в портфеле чертёж, если он туда его не клал. Испуг мужа передался и жене. Чертёж она разворачивала так, словно там находилась ядовитая змея.

- Чему ты испугался? – спросила жена - Здесь ничего нет.

Время от времени Большаков, как глава семьи и главное действующее лицо, позволял себе произнести ни к чему не обязывающие реплики, с той долей ироничности, которые необходимы для поддержания нормальных семейных отношений. Жена к этому относилась по-разному. Если верила в его подлинные чувства, то всегда подыгрывала.

- Я вспомнил, меня напугал адвокат! – с улыбкой на лице Большаков подошёл к жене. – Я как раз был у дома, а он как выскочит из-за куста.

- Интересно, что он там делал? – спросила жена.

- Что, что… ходил по-маленькому… - сострил Большаков.

- Он сказал, зачем приходил? – уточнила жена.

- Да-а-а… - Большаков понёс околесицу. - Сказал, что ты эффектная женщина… что он, кажется, влюблён… и ещё: если мы разводимся он первый на очереди.

- Развод и девичью фамилию… - задумчиво сказала жена. – Ты знаешь, у него очень смешная фамилия.

- Колоколь…Колокольников, нет ни так… - Большаков бросил на кресло шляпу и снял плащ. – А-а-а, Колокольчиков…

- Нет, нет. Кажется, другая… сейчас… скажу: Гаарпудер.

- Гаарпудер-Колокольчиков. Ха-ха. Действительно смешно.

- Будешь ужинать?

- Нет, спасибо.

- Будешь работать?

- Да, в чертёж нужно внести некоторые изменения.

Большаков стал искать глазами кульман, а жена перед уходом, словно что-то вспоминая, спросила:

- Как думаешь, квадроцикл дорого стоит?

- Думаю, что нет, - Большаков насторожился. - А что?

- Так, ничего… соседи купили.

Допоздна Большаков вносил такие изменения в чертёж, что даже специалисту в области взлётно-посадочных устройств было не разобраться, что к чему. Если завтра его снова возьмут за горло, то он со спокойным сердцем отдаст этим врагам чертёж с совсем неработающим механизмом.

«Летят перелётные птицы в осенней дали голубой… - Большаков поймал себя на мысли, что поёт. А как же там дальше? – А я остаюся с тобою, родная навеки страна! Не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна».

***

Поверхностное погружение в сон, не такое глубокое, как хотелось бы, словно ты находишься не у себя, и тебя окружают незнакомые люди. Твоё тело становится неудобным для комфортного проживания. Ему то холодно, то жарко. Любой шорох напрягает мозг, который не спит, а, пожалуй, бродит в поисках разрозненных картинок: где сон, лишь местами напоминает сон, а явь, словно запутанная нить между настоящим и прошлым. Следствием не глубокого погружения в сон – неприятная тяжесть в голове. Большаков проснулся с тяжёлым остатком; если бы ему сказали, что его сердце остановилось, он бы к этому был на удивление равнодушен. Когда часы на стене отстучали «семь», по окну сползло вниз тусклое утро. Собраться и уйти, куда глаза глядят. Насущные потребности отодвинуть: даже не на второй, - на третий план. Главное: соглашаться ли на предательство?