Люси Фор - Славные ребята

— Во Франции вы тоже курили марихуану?

— Я никогда, а братья и сестры еще как курили… но сами-то дома остались. Предали меня. Здесь все по-другому. Рассаживаются вокруг стола — знакомые, незнакомые, неважно. Курение развязывает язык, можно говорить с другими, с самим собой. Поначалу куришь много. Даже слишком… Потом как-то остываешь. Я, понятно, о себе говорю.

— Но не все так благоразумны, как вы.

— Конечно. Некоторые отвыкают от наркотиков, только уехав отсюда. Зато другие — это уже на всю жизнь. И самые несчастные те, у кого нет денег. Приходится нам их защищать и от торговцев наркотиками и от них самих. А кроме всего, здесь есть еще музыка. Только тут, в Катманду, я по-настоящему понял индийскую музыку. Когда куришь, воспринимаешь ее еще острее. Послушаешь концерт в храме и воспаришь духом.

Дельфина покачала головой. Марк хихикнул.

— Что бы возвратиться в общину, где снова привыкаешь курить?

Марк подумал со злостью, что Дельфине следовало бы сначала хорошенько собраться с мыслями и не лезть к этим мальчишкам с уже давным-давно приевшимися разговорчиками. Но мальчики охотно ввязались в игру.

— Да, кое с кем это случается. Здесь ведь действует странная смесь — принуждение и взаимопомощь. Ты не один, и этим все окупается, потому что это освобождение. Несмотря на то, что тебя принуждают, — задумчиво протянул Матье.

А Ален подхватил:

— В один прекрасный день, как вы говорили, пускаешься в дорогу… Вот тут-то и исчезают все различия: такие слова, как студент, рабочий, богач, бедняк, теряют всякий смысл. Пустые ракушки.

— А почему вы так одеты?

— А вы почему?

Дельфина заговорила не сразу:

— В вашей группе, если не ошибаюсь, работает только один Серж.

«Уже по именам их зовет. Завтра они, чего доброго, на „ты“ перейдут».

— Ну, знаете, работаю я немного. Но дело в том, что Ингрид сохранила кое-какие предрассудки, хотя их Дания и считается в этом отношении свободной. Ей как-то спокойнее, когда человек работает. Да я сам люблю свое дело. Те гравюры, которые мне не нравятся, я продаю. Такая пакость деньги.

— Но они же вам нужны.

— Очень мало, как можно меньше. Как-то выкручиваемся. Главное — никогда не иметь их на завтрашний день.

— А как вы их добываете, когда в них нужда?

— Продаем наше барахлишко.

— Но в один прекрасный день и продавать нечего будет.

— Для меня лично такой день уже настал и давно настал, — заметил Матье.

— Ну и как же вы?

— Живу, как видите. — И добавил с легким оттенком презрения в голосе: — Вам этого никогда не понять.

Дельфина воздержалась от дальнейших расспросов. Что это — всесветная мистификация или же подлинная философия нищеты? Псевдоинтеллектуальные поиски? Гимнастика духа? Желание взять реванш у общества, когда рухнули все старые мифы о семье? Автостоп, продажа случайных машин, паспортов, собственной крови, тела — обо всем этом она уже знала, но сегодня впервые очутилась лицом к лицу с реальностью, которая при ближайшем рассмотрении оказалась совсем иной.

«Вот эти ребятишки утверждают, будто верят в природную доброту человека, во всеобщую любовь, но верят ли действительно?»

В разговор вмешалась Ингрид.

— Поверьте, вполне можно жить без денег и даже объехать без копейки весь земной шар. Сюда я добиралась целых семь месяцев. Ничего с собой не взяла. Увлеклась наркотиками, все перепробовала. И вдруг в один прекрасный день — как отрезала. Вот так. Поняла, что так нужно. И точка. Правда, я еще не сильно втянулась. Самоизлечение от наркотиков почти невозможно; пожалуй, лишь одной Эльсенер удалось.

— Какой Эльсенер?

— Вы ее разве не знаете? Ах да, вы ведь только что приехали.

Дельфина искоса взглянула на Марка. Почудилось ей или нет, будто лицо его на миг выразило смущение.

— Смотрите-ка, Пьер! Откуда ты взялся?

Высокий парень с длинными белокурыми волосами незаметно вошел в комнату. Ален поспешил объяснить:

— Он целых две недели пропадал.

— Я бродил, пас коров, еще дома, в Испании, навострился в пастушечьем ремесле.

— Вы испанец? — спросила Дельфина, очень уж ее поразил нордический тип юноши.

— Да, а зовут меня Пьер, потому что я родился в Париже, но по-настоящему-то я Педро. — И он с вызовом добавил: — Мои родители служили там прислугой в богатых кварталах, может, и у вас тоже.

— А вот на это, старик, плевать мы хотели. Все это относится к тому обществу, которое мы отрицаем. Слуга, хозяин теперь для нас одно и то же. Вот у Ингрид свой замок есть.