А. Аншба - Абхазские рассказы

Через несколько минут он сладко спал, прижав к груди папку с докладом.

На другой день Куатат проснулся поздно — солнце уже стояло высоко. Наспех позавтракав, он отправился к правлению, где его поджидала машина. Киамсыс вышел на крыльцо проводить председателя.

— Трудодни по последним ведомостям подсчитал? — спросил его Куатат, садясь в машину.

— Нет еще. Я ведь с докладом допоздна сидел. Сегодня возьмусь.

— Возьмись, возьмись, абаапсы. Знаю, в последние дни тебе досталось. Но если только доклад пройдет хорошо, клянусь отцом, подарю тебе своего жеребца, того, которым ты так восхищался.

Машина уже тронулась, когда Киамсыс крикнул:

— А насчет фамилий как решили, Куатат Мамсырович?

— Умата вписал,— едва расслышал ответ Киамсыс.

Утреннее солнце недолго гостило в небе. С моря наползла большая снеговая туча. Стало пасмурно, и к вечеру сплошной стеной повалил снег. Ветер завывал в трубе, поднимал снежные вихри и бросал в окно, возле которого сидел Киамсыс. В правлении было холодно. Огонь в камине давно погас, напилить дров было некогда, и Киамсыс работал, накинув пальто на плечи, то и дело потирая озябшие руки. Он составлял список отремонтированного кузнецами инвентаря, щелкая на счетах, подсчитывая затраченные на ремонт трудодни, но мысли его то и дело возвращались к Куатату.

Бухгалтер был очень сердит на него, и вот почему: возвращаясь с обеденного перерыва, он встретил Кукуну.

— Ох, Киамсыс, — сказала девушка, — зря тебе на Умата нажаловалась. Оказывается, в ту ночь вовсе не он ко мне стучался.

Ошиблась я, спутала ...

— А кто же? — Сампал.

Бухгалтер был потрясен.

— Чтоб тебя молния поразила! — набросился он на удивленную Кукуну. — С ума, что ли, сошла? Сама не знаешь о ком говоришь!

В волнении он хотел было немедленно пуститься вдогонку за председателем и объяснить ему, что произошла ошибка, но тут же спохватился; времени прошло слишком много, Куатат, наверное уже сделал свой доклад, ни за что опозорили человека на вecь район.

«И я тоже хорош! — клял себя Киамсыс. — На чёрта мне надо было передавать Куатату разговор с Кукуной? Как будто я не знал, какая она трусиха».

Чем больше размышлял Киамсыс, тем яснее понимал, почему председатель вычеркнул фамилию Сампала и оставил Умата. Сам, небось, выступает за критику, а попробуй кто-нибудь заикнуться о его собственных недостатках, так разобидится — никогда не простит.

...А Куатат вернулся вечером хмурый, злой. От утреннего хорошего настроения и следа не осталось. Прошел в свой кабинет, словно не заметив бухгалтера, Киамсыс тоже не поднял на него глаз, но потом все-таки не выдержал и пошел следом.

Куатат сидел нахохлившись и перелистывал доклад.

— Это кто написал? — раздраженно спросил он, тыча пальцем в страницу и не глядя на бухгалтера.

— Что? — Киамсыс нагнулся над докладом.

— Вот это:

«Шумит В бочонке древнее вино,

Из винограда сделано оно.

А виноград прозрачен, что поток,

Как не отпить один-другой глоток.

Но коль захочешь больше ты отпить

Захочется о многом говорить.

Хвалиться будешь: с тем, и с тем знаком

Сочтут тебя все люди дураком». — Ты сочинил, говори прямо?

Киамсыс сначала удивился, потом рассмеялся.

— Это же цитата, Куатат Мамсырович, из книги стихов Дмитрия Гулиа. Но, оказывается, Кукуна...

Куатат перебил его.

— А почему же ты подписи под стихами не поставил?

— Да ведь эти строки все знают! Как я мог подумать, что вы человек с высшим образованием...

— Подумал, что не следовало, глупец!

Киамсыс вспыхнул: «Сам же заставил писать, а теперь грубит. Ладно, сейчас я ему тоже преподнесу историю с Уматом».

Но тут же Киамсыс опомнился, боясь, что разговор об Умате отвлечет председателя и помешает ему рассказать, что же случилось с ним на совещании. Недаром же он так расстроен. Киамсыс отошел к окну, сунув руки в карманы, стал спиной к председателю.

— В этот доклад, Куатат Мамсырович, — сказал он сдержанно, — и ваш и мой труд вложен. За колхозные дела я так же, как и вы, беспокоюсь. Расскажите, что же произошло в районе.

Куатат опустил голову. Конечно, бухгалтера он обидел зря.

В том, что случилось, целиком сам виноват. Стараясь загладить свою грубость, Куатат сказал примирительно:

— Ты неплохо написал доклад, Киамсыс, и я — ты знаешь это — уважаю труд. Не обижайся на меня. А случилось вот что: когда я, говорил про Умата, прочел это стихотворение, — из зала кто-то крикнул: