А. Аншба - Абхазские рассказы

— Я убил человека. Его друзья погнались за мной, чтобы отомстить за него.

— За что же ты убил?

— Он оскорбил меня: он хлестнул нагайкой моего коня на джигитовке!

— Кого же ты убил? Как его имя?

— Не знаю. Я ведь впервые в вашем селении...

В этот миг опять неистово залаяла собака, и оба они застыли в испуге.

— Тише! Я пойду посмотрю, — негромко предупредил старик и вышел во двор.

Вдалеке из-за бугра показалось несколько человек, вслед за ними двигалась толпа. Старик заслонил ладонью глаза от солнца и начал всматриваться. Теперь уже была ясно видна вереница приближающихся к его дому людей. Они двигались медленно, не спеша.

"Это не за ним ли, за убийцей?" — подумал старик и приготовился грудью защищать гостя.

Но вот несколько человек, опередив других, отворили калитку и вошли во двор. Вслед за ними хлынула толпа.

И тут Ханашв увидел, что на руках у людей лежала тяжелая, завернутая в бурку ноша, поддерживаемая со всех сторон.

При виде знакомой бурки у старика потемнело в глазах. Точно полоснули его по сердцу кинжалом.

Из толпы выступил убеленный сединами старик Ашвью Абидж, его сверстник и друг, и сказал:

— Крепись, Ханашв! Тебя постигло сегодня великое горе. Но нет ничего на свете, что с течением времени не ослабевало бы. Не ты ли всегда учил нас: чем сильнее у человека характер, тем крепче выдержка, — особенно в горе? Сегодня неизвестным черкесом убит твой Темыр!

У старика подкосились ноги. Он схватился за сердце и, наверное, упал бы, если бы люди не поддержали.

Плач и крики женщин огласили двор.

Двое суток пролежало бездыханное тело его сына на тахте в пацхе.

И двое суток под разными предлогами поднимался старик на чердак, чтобы отнести еду гостю-черкесу.

На третьи сутки, похоронив убитого, товарищи Темыра возвратились вместе с Ханашвом во двор. До позднего вечера они сидели со стариком.

— Мы знаем, — сказал один из юношей, самый любимый сверстник Темыра и неразлучный его друг, — все вместе мы не сможем заменить тебе сына. Но мы разделим с тобой горе. Каждый день мы будем тебя навещать, как будто все еще жив наш Темыр, и во всем будем тебе помогать.

— Даем тебе слово, — добавил другой, — что отомстим убийце. Черкес ловко прячется. Он ускользнул от нас в лесу, и, наверное, здесь, где-то рядом, кто-то его умело укрывает. Но мы разыщем его и убьем. Скоро, очень скоро ты об этом узнаешь. Может быть, хоть это немного успокоит тебя.

Слова их, произнесенные торжественно и решительно, громко прозвучали в пацхе.

И друзья Темыра ушли.

Безутешный старик огляделся, нет ли кого поблизости, наполнил дорожную сумку едой, приставил лесенку к чердаку и позвал черкеса.

— Сойди, мой гость! Сойди! Здесь нет никого. Все ушли.

И когда черкес спустился, старик дрожащей рукой протянул ему сумку.

— Возьми, — сказал он. — Здесь еды на два дня. Поспеши домой, дад! Лесом ближе пройти к перевалу. Ночь темна, тебя никто не увидит.

Низко-низко склонился перед стариком гость и приложил к губам край его черкески. Потом выпрямился и, не сказав ни слова, вышел из пацхи.

* Дад — сынок, дитя. Но так обращаются к младшим только абхазцы-мужчины.

Это было в первые годы Советской власти в Абхазии. Приехал в Сухуми старик крестьянин — с ним случилась какая-то беда. Вот он и приехал, чтобы подать жалобу "самому главному начальнику". Таким человеком в Абхазии был Чанагв, его в народе любовно называли "наш Чанагв".

Старик разузнал, где живет "самый главный начальник", и отправился к нему, но не застал дома. Пришлось ждать на улице.

Так прошло несколько часов. А когда к дому подъехал Чанагв, старик, не долго думая, упал перед ним на колени и протянул сложенный лист бумаги:

— О!.. О!.. Прошу тебя, наш главный начальник Чанагв! Прочти эту бумагу и помоги мне, несчастному.

Чанагв опешил:

— Зачем же на коленях? Встань сейчас же! Немедленно встань!

— Нет, нет, патени * Чанагв, — ответил старик. — Я постою на коленях... Так лучше дойдет мое прошение.

— Я такой же крестьянин, как ты! — рассердился Чанагв. — К тому же ты — старый, почтенный человек, а я моложе тебя. Встань и расскажи: в чем дело?

— Нет, я не встану, пока ты не прочтешь бумагу, — упорствовал старик

Все это происходило днем на одной из самых людных улиц Сухуми. Собралась толпа любопытных: что же будет дальше?

Тогда Чанагв, видя, что ему не удается переубедить старика, сам опустился на колени и сказал: