А. Аншба - Абхазские рассказы

— Вот как! Я этого не знал. Как же так он это допускает? Ведь вы же родственники, хотя от разных линий. А он вспахивает очаг чужого деда! Это и мертвым не понравится, — добавил он лукаво.

Упоминание покойника еще сильнее задело Мысу.

— Если бы это сделал чужой — другое дело, но когда это делает твой же брат, что на это скажешь? А?

— Если на тебя он не посмотрел, то хоть подумал бы о твоем деде, джанат ему, о Тлабгане. Ну, да будет тебе добро! Я спешу, — попрощался Качбей.

Долго стоял Мыса и думал о поступках Хабжкута. Потом, шлепая по грязи, пробежал три километра. Приближаясь к спорному участку, он замедлил шаги, затем остановился у края леса и выглянул из-за деревьев: Хабжкут проворно, да еще и посвистывая, обрубал обожженный молодняк ольхи. Мыса побагровел, нервно покрутил усы и вышел.

Увлеченный работой Хабжкут не заметил его.

Мыса откашлялся и плюнул.

Хабжкут оглянулся. Мыса сердито плюнул второй раз. Усы его, словно бычьи рога, угрожающе торчали по сторонам и нервно шевелились.

— Добро пожаловать, Мыса! Что ты не поздоровался? Где был?

— Где был, спрашиваешь ? Так пришел. Лошадей искал.

Хабжкут еще раз взглянул на Мысу.

— Здоров ли ты? Синий какой-то.

— Я-то здоров, а вот ты, кажется, нездоров! — выпалил Мыса.

Хабжкут вытаращил на него глаза.

— Что с тобой? Я тебя спрашиваю по-человечески, а ты как отвечаешь? Не левой ли ногой ты переступил сегодня порог своей пацхи?

— Левой или правой — не в этом дело. Зачем ты спалил папоротник?

— Что, тебе жалко, или ты хотел скосить его? Чего на свете больше, если не папоротника! Иди коси его на моей ниве, сколько угодно. Даже спасибо скажу. Да и зачем тебе тащиться за папоротником сюда за три версты, когда у самого у тебя этого добра много.

— Твоего папоротника мне не надо. Я хочу свой, и землю, на которой он рос.

— Вот оно что! Теперь я понимаю, отчего ты надулся, как кокон. Эта земля не тебе принадлежит, а мне. Она моя.

— Как? Как? Твоя, говоришь?! — насторожился Мыса.

— Да, моя. Помешался ты что ли?

— Не я, а ты, Хабжкут! Вот на этом самом месте жил и умер мой дед Тлабган. Вот этот пригорок — его очаг! — горячился Мыса.

Подняв обожженный камень и тыча его под нос Хабжкута, он зашипел:

— А этого не видишь? Камень с очага моего дедушки!

— Вижу, вижу! Но чей это камень, твоего дедушки или моего — это еще вопрос.

— Как это вопрос?

— А так. Знаю я, что твой дед Тлабган жил и умер здесь.

Но знаешь ли ты, кто его здесь поселил? А-а? Спрашиваю я тебя? Мой дед Софидж. Он жил здесь же, а потом переселился ниже, где я теперь живу. Твой дед Тлабган был махаджир*. Когда он возвратился из Турции, на его земле жили уже другие. Некуда было ему идти, а мой дед пожалел брата и поселил его вот здесь. Понял? Мыса молчал.

Хабжкут, думая, что убедил его, продолжал:

— Вот. Все мои предки жили здесь, кроме мoeгo отца Катмаса, джанат ему: Софидж, Мада, Маху, Мдар, Богун, Сосран, Гедлач, Кобзач, Мзоуч, Куадж, — перечислял он по пальцам. — Твои предки, начиная с твоего отца Сагяса, джанат ему, хороший был человек, — Тлабган, Сасрыква Салмаква, Зосхан, Ширин, Рашит, Татей, Титу, Зач, Куадж, который был наш общий предок и жил здесь. Все остальные жили там, где теперь живет Саураз. У Kyaджа было двое сыновей: Зач и Мзоуч — братья. От них мы и произошли: ты по линии Зача, а я по линии Мзоуча. Вот так, Мыса. И ты еще говоришь — твоя земля!..

— Подожди, Хабжкут! Зачем ты вспоминал всех наших предков? Мало ли было людей на свете. И до наших предков кто-нибудь жил здесь. Надо смотреть на того, кто последним жил. Это был мой дед Тлабган, понимаешь? Не позволю тебе ворочать очаг моего дедушки, хоть трижды мне ты будь брат! Хватит с тебя, что ты уже сжег папоротник! Уходи отсюда! Начнешь пахать худо будет. Больше ничего не скажу! — угрожающе закончил Мыса и, круто повернувшись, ушел.

Хабжкут засвистел.

— Удивительно! Пословица говорит — пришел чужой петух и выгнал домашнего петуха! И это, оказывается, случается на самом деле, — протянул Хабжкут, продолжая работать.

Всю ночь Мыса спал плохо. Покушение на его собственность тревожила его. Утром он снова побежал на спорную землю.

Хабжкут пахал, да еще пел при этом! Мыса рассвирепел и загородил дорогу буйволам.

— Стой! Не пущу! Сейчас же распрягай! — заревел он.

Хабжкут стоял молча, одной рукой держал ручку плуга, в другой руке у него была хворостина. Он удивленно смотрел на Мысу.

— Не хочешь?! — вскричал Мыса и принялся своими руками распрягать буйволов.