Теперь, сидя перед исписанными листками, которые лежали на столе у разрушенного балкона, хранившего последнее прикосновение его руки, Пресенсия пришла к убеждению, что этим высочайшим счастьем обладала только она одна. И не надо было подкреплять его словом "бог", достаточно было бы произнести простое человеческое имя, легкое и сверкающее, как драгоценность, — имя девушки, девочки: Агата.
Она хорошо помнила тот день, когда прочла в журнале сообщение — то самое, которое только что передала Фройлану. Кровь ударила ей в лицо, хотя дома никого не было. Первым ее неистовым порывом было стремление защитить себя, утаить это. Но каким образом?.. Однако, когда он пришел из университета и в коридоре послышались его усталые шаги, она устыдилась себя и протянула ему журналы, как делала каждый день, всеми силами стараясь, чтобы он не заметил, как она изменилась в лице. И напряженно застыла, выжидая, пока он откроет нужную страницу. "Вот она". Вентура не стал ее переворачивать, а, держа прямо так, раскрытой, встал, прижав ее к груди, и ушел в гостиную. Один. Оставил ее сидеть у стола, а сам отправился в другую комнату, чтобы там, в одиночестве, прочесть сообщение о свадьбе своей дочери.
Охваченный щемящей тоской, которая была еще острее оттого, что он ни с кем не делился своим горем, все переживая в себе...(Милый, позволь мне побыть с тобой, пока ты читаешь. Давай вместе поговорим о ней.) Но она ничего не сказала, а ждала, сидя за столом, и натянуто улыбалась.
Наконец через какое-то время, все так же сидя, спросила:
— Ты будешь обедать, Вентура?
И машинально откинула со лба прядь волос.
Месяц спустя Пресенсия обнаружила на нижних полках книжного шкафа два номера журнального обозрения. И сразу догадалась. Быстро перелистала их и убедилась, что не хватает двух страниц. Ее охватила нежность к нему: "Словно маленький. Спустился вниз к киоску за журналами, в которых были помещены фотографии дочери. О чем он думал? И ничего не сказал мне. А потом, наверное, всю ночь ворочался в кровати, стоявшей рядом с моей, и боялся, как бы я чего-нибудь не заметила... В его одиночестве есть зона, в которую мне не дано проникнуть. Не потому, что я не хочу этого, а потому, что она запретна".
И Пресенсия совершила поступок, который никак не вязался с ее представлениями о морали. Долго сопротивлялась, но все же совершила: достала пиджак мужа, чтобы почистить, и осмотрела карманы, пока он спал. Ею руководило не простое любопытство, она хотела взглянуть на фотографии, чтобы пережить те же чувства, которые пережил Вентура. Слезы затуманили ей глаза, дыхание стало прерывистым, клокочущим, словно в груди у нее рычал дикий зверь. Ей казалось, что Вентура должен был бы непременно услышать это рычание из своей комнаты. Она не могла сказать, о чем думала, что с ней происходило, только с ней происходило что-то нехорошее. На душе оставался неприятный осадок. (Оказывается, она могла быть плохой, злой. Ей неприятно было об этом узнать.)
В бумажнике Вентуры хранились журнальные вырезки с фотографиями дочери: она смеется, слегка закусив нижнюю губу, очевидно, чтобы сдержать смех перед объективом фотоаппарата, жизнерадостная, молодая, вызывающе счастливая, пышущая здоровьем. "Не похожа на него. Ничего общего с ним..." В ней пробудилось жестокое, злобное чувство от того, что дочь его так красива и он, вероятно, получал наслаждение, любуясь ею. "Мой сын..." Беззаботный смех девушки ранил ей сердце. Ее сын не был красивым. Отнюдь. Слезы слепили ее. "Легкомысленная, надменная, избалованная девушка, не знавшая настоящей жизни и лишений. Глупая". Она встречала подобных ей в университете: эти девушки считали, что им все дозволено... (Надо быть объективной. Надо попытаться быть объективной.) Она пошла к себе в комнату и на ощупь достала из столика фотографию сына.
А Вентура тем временем спал и не догадывался, что здесь, рядом с ним, страдала она. И что в ее одиночестве тоже была своя запретная зона.
Слезы капали на невинное, трогательное лицо мальчика. "Какая же я дурочка! Что со мной случилось? Я словно обезумела". Она смотрела на фотографию Асиса и постепенно успокаивалась. Да, ее сын был похож на Вентуру. Не чертами лица — у него были ее глаза и губы, — а какой-то внутренней беззащитностью, отражавшейся на его лице. "Пусть лучше походит на него внутренне, чем внешне".
Но с того дня, когда Вентура во время их прогулок прижимал ее руку к своей груди или обнимал ее дома, она думала: "Там Агата". И прижималась лбом к карману или слегка прикасалась к нему локтем. Едва уловимо, тайно присваивая себе его одиночество.
Читать дальше