Елена Кирога - У каждой улицы своя жизнь

— Я его зять.

Францисканец вошел в комнату и слегка поклонился Эсперансе. Затем взглянул на белую фигуру в гробу и перекрестился. Тихо прочитал молитву по усопшему и осенил крестным знамением бренные останки. Эсперанса внутренне содрогнулась, когда рука священника крестила покойника. И встала на ноги, поскольку пастырь обратился к ней:

— Вы его жена?

Эсперанса заплакала. Чьи-то благостные, уверенные руки подхватили ее и усадили в кресло: она больше не сопротивлялась. Куда девались ее гордыня, желание быть отомщенной, злоба? Она плакала, уткнувшись лицом в мягкое зеленое кресло, прежде слегка повернутое к свету. Рыдала навзрыд, сотрясаясь всем телом, именно так, как Вентура когда-то желал ей выплакаться, чтобы облегчить свою душу.

"Вы его жена?" Простые, участливые слова. "Вы его жена" — жена, освященная церковью.

Ее место было здесь. Она хорошо сделала, что пришла. Эти слова облагородили ее, возвысили.

Францисканец разговаривал с Фройланом вполголоса, но так, чтобы его могла слышать сквозь свои рыдания Эсперанса:

— ...Я все равно пришел бы, даже если бы вас здесь не было. Мы условились, что мне позвонят. Я хотел сказать вам... Я был рядом с ним, когда он умер.

Эсперанса вскинула голову, сдерживая плач.

— Как все произошло? — расспрашивал Фройлан.

— Он свалился. Нелепый случай... Чего только не бывает. Стало быть, такова воля божья: чему быть, того не миновать.

Он читал на их лицах немые вопросы: "Свалился? Откуда? Каким образом?" И простодушно рассказал им, разглаживая сутану у себя на коленях:

— Он вышел на балкон, который нависает над улицей Десампарадос. То ли он слишком перегнулся и его туловище перевесило, то ли облокотился на железные перила балкона и они не выдержали, а может быть, увлек их за собой при падении... Этого мы точно не знаем.

— Но он... — начала было Эсперанса.

Но Фройлан перебил ее, тихонько вставая:

— Святой отец, нет ли здесь телефона?

— В соседней комнате, — не задумываясь, ответил пастырь и продолжал, обращаясь к Эсперансе: — Когда я пришел в пункт "Скорой помощи", он уже не мог говорить.

И увидел в покрасневших глазах Эсперансы вспышку безумного предположения.

— Он был еще в сознании. Каких-то несколько минут. Но я успел отпустить ему его грехи.

— Вам известно было... Не знаю, известно ли вам было, что Вентура жил...

Рука священника опустилась на ее кисть, и он несколько раз ласково похлопал по ней, словно хотел сказать: "Дочь моя, не будем говорить об этом".

Но Эсперанса не успокоилась:

— Отец мой, та женщина, наверное, тоже была с ним...

Пастырь утвердительно кивнул головой.

— Как же вы могли отпустить ему грехи?..

Ведь эта женщина не была его женой.

Лицо францисканца помрачнело. Он смотрел на нее в упор, внимательно, пристально. У нее вдруг промелькнула мысль: "Вентура", — потому что одно время Вентура тоже смотрел на нее так.

Наконец священник снова заговорил:

— Да, я отпустил ему грехи. Я спросил у него:"Вы каетесь во всех своих прижизненных грехах?"

Он пристально, широко раскрытыми, разумными глазами смотрел на распятие, которое я держал в руке. "Поцелуйте крест", — сказал я. И почувствовал, как этот человек, который уже не мог говорить, сделал над собой нечеловеческое усилие, чтобы прикоснуться к распятию...

А эта черствая женщина хотела навязать свою волю самому господу богу. . Он повернулся к покойнику. Когда денница еще только занималась, в печальных глазах умирающего было столько скорби, они так много хотели сказать ему. Он сделал отчаянную попытку заговорить раз, другой... прежде чем смирился. Наверное, у него была закаленная душа: он смирился с тем, что ему уже никогда не суждено будет высказать то, о чем он еще, очевидно, мог думать или чувствовал. И горячая слеза — пока еще не слеза смерти, а слеза, выжатая последним раскаянием, — навернулась ему на глаза.

— Сын мой, ты упал не по собственной воле? — спросил он его.

Конечно, то был жестокий вопрос. Умирающий смотрел на него так, как будто не понимал, как будто сознание его уже стало угасать. Священник поторопился переспросить:

— Не хотел ли ты лишить себя жизни?.. Покончить с собой?

И увидел в его глазах удивление, протест.

— Не хотел, верно?

Этот вопрос так бы и остался без ответа, но священник знал, что та женщина сказала ему правду, все время повторяя: "Нет, нет, он упал случайно. Зачем ему было это делать? Он сидел, работал..."

И священник осушил эти слезы, ласково, отечески проведя ладонью по разбитому лицу человека, который умирал в одиночестве, без той, что любила его и могла бы окружить своей нежностью; без детей, которые сразу же явились бы к его ложу.