Ян Козак - Адам и Ева

И все-таки вели себя все по-разному. Немало встречалось перестраховщиков, советовавших бросить эту затею и забыть о ней, коль скоро я уже в нее встрял.

«Обожжешься, Адам, — предупреждали они меня. — Глупец, что ты суешься в такие дела? Где у тебя разум? Конечно, все так, да что поделаешь? Такой порядок не нами заведен, не нам его и менять… Критиковать отдельных работников — это пожалуйста, критикуй на здоровье, а попробуй коснись кого повыше, копни поглубже — сверху тебя тут же приструнят. Обвинят, что поставляешь аргументы в руки нашим недоброжелателям или отступникам. В таких делах, дурак ты набитый, лучше держаться старого присловья: „Кто ничего не делает, тот никогда не ошибается. А кто не ошибается — того и по головке погладят. А кого по головке гладят, того и возвысят“. Держись этого правила, оно не подведет. Заботься лучше о себе, будь как все, не возникай. У тебя даже дом и тот не собственный. Что будешь делать, если выгонят? Где жить станешь? (На будущий год я должен был получить кооперативную квартиру, а пока что с этим вопросом не торопился.) А машина твоя, твоя „шкода“, — рухлядь, можно сказать… Да и о семье ты не печешься. Что детям оставишь? И вообще, Адам, ради кого ты хлопочешь, работая не покладая рук? Что, не видишь разве, на чем теперь мир держится? Глупец, не умеешь ты жить, не умеешь! А ведь мог бы…»

У меня прямо дух занимается, как представлю, что такое они мне советуют. Как будто деньги и вещи — это и есть мерило всех жизненных ценностей. Убогие люди. Кому они подражают? На уме у них одни удобства да комфорт. Если б осилили, они и солнце сняли бы с неба и подвесили себе к потолку. Но разве я не богаче их, черт побери? Чем же я располагаю?

Я смотрю на нашу землю, распростершуюся вокруг, алчущим взглядом, как человек, который после долгого воздержания любуется полным бокалом охлажденного вина. Я — сын этой земли. Ее плоть и кровь. И принадлежу ей. А теперь, возделывая и обрабатывая эту мою любимую землю, я изменяю ее облик. Нынешнее ее обличье — это дело и моих рук, мое творение.

Поглядите на мой сад! Конечно, он принадлежит нам всем, но и мне тоже. Я заложил его вместе с моими товарищами. И он переживет меня, он останется тут, когда меня уже не будет. Я стану прахом, а люди все еще будут наслаждаться его плодами. Я останусь в памяти людей тем, что я создал. Все это мое — плод от плода, плоть от плоти!..

И, черт побери, разве не радостно видеть, как меняется под твоими руками земля? Глазам моим и сердцу отрадна эта картина. Мы сделали совсем не так уж мало… (Правда, могли бы сделать и больше, но человек — увы! — со своими способностями, достоинствами и недостатками всегда остается человеком, даже если позволяет себе вмешиваться в дела Создателя и пытается изменить лик земли.) И разве не подивился бы наш праотец Чех, если бы теперь с вершины горы Ржип оглядел наш край? Однако то, что он завещал своим соплеменникам, давним нашим предкам, действенно и поныне. Наша земля станет обильной и прекрасной, если мы вовеки пребудем усердными, старательными и трудолюбивыми. Если завещаем эту мудрость и детям нашим, и нашим внукам!

Детям… Да-да… И они тоже мое достояние, мое богатство. Томек… Не я его отец, это правда, но он — мой сын. Ни фигурой, ни лицом он на меня не похож. И ходит не так, как я, и жесты у него другие, но кое-какие свойства и мысли — от меня. Вместе с Евой, его матерью (жаль, немного поздновато), я вдохнул в него душу. Я делал ему прививки, ухаживал за ним и поэтому считаю, что это наш с Евой сын. Неужели семя души менее существенно, чем семя плоти? Одно без другого не может обойтись и не обойдется. Вот тут и разберись — кто его породил… (И впрямь — неужели не я?)

Он меня любит и гордится делом моих рук. Его душа — моя душа, и это даже больше, чем факт, что носит он мое имя (этот слизняк, его папаша — спасибо ему, иначе я бы никогда не встретил Еву, — спокойно отказался от Томека: ему было не до старых обязательств, у него новых хлопот предостаточно). А что у Томека от отца? Ничего, кроме телесной оболочки…

Славный и трудолюбивый паренек. Честный… Мне хотелось, чтобы он тоже разводил сады, но Томек не пожелал. Даже ученье его не привлекло. Выучился на электротехника и работает телевизионным мастером. Лишь одна черта у него мне не по душе. И вот какая. На людях он чуть что — весь сжимается, уходит в себя, запуганный, робкий какой-то. Он знает за собой это свойство и иной раз страдает. Даже пробует избавиться. А как избавиться — только удалью… Такие коленца откалывает, которые обыкновенно глупостью одной оборачиваются. Так вот было и с его Марцелой. Я, кажется, понимаю, отчего он так чувствителен и легкораним. Досталось ему в наследство это качество еще в ту пору, когда Ева его во чреве носила, а потом укрепилось в атмосфере, складывавшейся из крика, брани, шлепков, перепавших ему в раннем детстве. Когда Ева привела сына ко мне, мы несколько сгладили это его врожденное свойство, но вполне преодолеть уже не смогли. Я никогда не напоминаю об этом Еве. Она тут не ответчица. У нее тоже от тех времен отметинка, к счастью, проявляется она во всем добром, а главное — в том, что Ева умеет ценить радость и красоту, которые несет с собой жизнь.