Виктор Пронин - Падай, ты убит!

— А, ну тогда ладно, — кивнула Валя.

— Ты уверена, что нас и сейчас подслушивают? — спросил Анфертьев, глядя в сад.

— Конечно. И Илья уверен. И Митька. Хотя он иначе к этому относится.

— А как я к этому отношусь?

— Как к неизбежному злу, бороться с которым бесполезно. Я тоже считаю, что подслушивать будут в любом случае, даже когда нас останется вдвое, втрое меньше, но бороться с этим нужно. Простите — пока сердца для чести живы.

— А почему — простите?

— Больно красиво получилось.

— Что делать! — одобрительно кивнул Игореша. — Часто красивые слова оказываются наиболее точными. А мы их стесняемся, ищем чего попроще, погрубее и в конце концов впадаем в такую невнятицу, что стыдно становится. Боимся красивых слов, красивых чувств, красивых поступков...

— Красивых женщин боимся, полагая, что они предназначены для каких-то иных целей, чем остальные женщины, — проговорил со ступеньки Анфертьев. — А потом выясняется, что они тоже ничего...

— Давайте к столу, — сказала Валентина. — Картошка стынет.

— Валя! — Ошеверов в ужасе схватился за голову. — Прости великодушно! Забыл! Забота о справедливости всегда связана с материальными и нравственными потерями. Пошли, Вовушка, ты тут самый надежный человек, как я вижу.

Быстро и озабоченно они пересекли сад, вышли на дорогу к ошеверовской машине. Разогретый на солнце грузовик поблескивал пыльным стеклом, забрызганными фарами, крашеным металлом. Воздух над ним дрожал и клубился, мелкая летающая живность, попадая в знойные восходящие струи, шарахалась в сторону, ища спасения в прохладе соседних садов. Свисающие из слепящего неба линии были почти незаметны.

Илья обошел вокруг своего мастодонта, попинал ногами шины, постучал кулаком в бок прицепа и, кажется, остался доволен осмотром.

— Это... — сказал он, оглядываясь. — Надо бы контейнер вскрыть. Там внутри рыба. Мороженый окунь. Филе. Очень вкусный и редкий по нынешним временам продукт.

— Но ведь нехорошо, Илья!

— Что нехорошо? Есть жареного окуня?

— Нет, вскрывать контейнер нехорошо, — стесняясь, сказал Вовушка. — Оно... это... ну... наказуемо.

— А ты знаешь, как можно забраться в контейнер, не вскрывая его?

— Нет, я такого способа не знаю, но ведь это... Отвечать придется. С тебя же спросят за сорванную пломбу?

— Обязательно спросят, — обреченно кивнул Ошеверов. — А что делать? У Митьки вон одна картошка, да и ту мы сейчас прикончим.

— Пойдем купим чего-нибудь, а? Здесь должны быть магазины...

— Ни фига ты в этом паршивом Одинцове не купишь. Понимаешь, Вовушка, если я приеду на базу, а пломба окажется целой... Меня на смех поднимут и уважать перестанут. А так... Ну проверят они весь груз, ну установят, что десяти килограммов не хватает. Может, они усохли, может, мне не доложили при загрузке, может, я в дороге изголодался и на костре этого окуня изжарил... И за такую адскую работу меня попрекнут двумя плитками окуня? Ни у одного контролера язык не повернется, а если повернется, тут же типуном покроется и окостенеет. В самом худшем случае оплачу я эти десять килограммов. И дело с концом. Зато мы будем с рыбой, будем весело общаться с друзьями, вкушать морские яства, оставим о себе хорошую память в этом прекрасном доме. Риск стоит тою, а? Давай, Вовушка, не робей. Инструмент есть, хватка тоже при мне, да и опыт кое-какой... Понимаешь, — Ошеверов подцепил ломиком проволочку и с наслаждением разорвал ее, — понимаешь, это как с твоими анонимками... Ты вынужден писать анонимки, чтобы доказать свою правоту, я вынужден вскрывать контейнер, чтобы выглядеть достойно. Мы нарушаем мораль, нарушаем законы, чтобы хоть чего-нибудь добиться, чтобы остаться людьми. Утверждаемся в воровстве, блуде, пьянстве... Какой-никакой, а все же вызов. Ты доказал свое первенство в изобретении лазерной штуковины? Доказал. Как? С помощью анонимок, клеветы и доносов на самого себя. Теперь моя очередь, — Ошеверов с силой ударил ломиком по металлической планке, и контейнер оказался вскрытым. — Теперь моя очередь подтвердить, что не зря я прожил на земле сорок лет с гаком, что могу для друга плитку мороженой рыбы раздобыть... Из самой Грузии вез! Это же надо так опозориться — до Москвы семь километров, а пломба цела! Стыд и срам! Наши ребята частенько вообще с пустым контейнером приезжают — все по дороге распродают, а потом говорят, что, дескать, изголодавшиеся жители какой-то там деревни ограбили... И ничего, сходит. Потому как за этим не выдумка, а правда святая!