Валерий Примост - Штабная сука

Я орал и сослепу колбасил Банника, как вдруг из глаз у меня посыпались искры, а на губах появился соленый вкус крови. Это был Гуляев. Он уже надел штаны и теперь со зверской рожей надвигался на меня. Я невольно сделал шаг назад, и тогда рядом с Гуляевым встал, сплюнув кровью, Банник.

И то, что я увидел в этот момент, заставило меня попятиться. Передо мной были другие люди, совсем не те, которых я знал и дрочил так долго. Сейчас на меня надвигались двое здоровенных мужиков — блин, никогда не замечал, что они такие крепкие, рослые ребята, — а их лица… Это были настоящие мужские лица — плотные, широкие, потемневшие от ненависти. И тут я понял, что они не просто будут драться со мной. Они будут стремиться меня убить. Автомат неизвестной системы наконец выстрелил. И когда я понял это, мне стало страшно. Так страшно, как еще никогда не было, даже в драке не на жизнь, а на смерть с каким-нибудь зэком. Зэк ведь ненавидит не тебя. В тебе ему ненавистна зона со всеми ее вэвэшниками, ментами и собаками. Сойди с его пути, и он перестанет тебя замечать. А эти двое ненавидели именно Андрея Тыдшока и никого другого, и куда бы ни пятился Андрей Тыднюк, их путь все равно лежал через него, через его труп.

Я не дернулся им навстречу и ничего не крикнул, чтобы попытаться их остановить. Я просто стоял и ждал. От первого удара я ушел, но второй — увесистый, что кувалда — швырнул меня на топчаны. Я отпихнул ногами Банника, откатился по топчану в сторону и вскочил на ноги. Парировав правый прямой Гуляева, я опрокинул его назад сильным апперкотом и без паузы всадил левый кулак в «солнышко» набегающему Баннику.

Получив секундную передышку, я кинулся вперед и атаковал уродов, не давая им опомниться. Я ляпнул согнутого вдвое Банника мордой об стол, после чего он сполз на пол, и ударом ноги в грудную клетку впечатал в стену Гуляева. Гуляев захрипел, выпучил глаза и с трудом втянул воздух в сплющенные легкие. Не давая ему очухаться, я провел мощную серию в лицо и корпус и, когда он упал, принялся обрабатывать его ногами.

Это была моя ошибка Сзади что-то зашевелилось, и, не успел я обернуться, какой-то тяжелый предмет обрушился мне на голову. Комната завертелась у меня перед глазами, и я вырубился.

Пришел в себя от боли. Кто-то жестоко избивал меня ногами. Когда я открыл глаза, надо мной стоял Банник и с сумасшедшим радостным криком раз за разом вколачивал сапог в мой пах. Я сделал ему подсечку и с трудом поднялся. Болело все тело. Определиться в пространстве было сложно: триплексы запотели, штурманские приборы безбожно врали. Я кинулся к выходу, подсознательно понимая, что в таком состоянии уже не боец, но в этот момент бок обожгла ужасная боль, силы разом оставили меня, и я тяжело повалился с ватных копыт в узкий проход между столом и топчанами.

— Ты че, рехнулся?! — услышал я сквозь багровый туман.

Что-то металлическое упало на пол, кто-то застонал, запричитал, потом голос Банника явственно произнес:

— Ладно, хорош ныть! Собирай манатки: пора брать ноги в руки…

Уроды бестолково пометались по комнате еще несколько секунд, потом хлопнула входная дверь, впустив внутрь порцию ледяного воздуха, и снаружи заскрипел под сапогами снег. Я попытался встать, но боль опять облила напалмом бок, и я потерял сознание.

Они ударили меня топором. Когда я очнулся, топор валялся здесь же, рядом, в луже натекшей из меня крови. Меня колотил ледяной озноб: такое всегда бывает при кровопусканиях. Я разодрал на полосы простыню, из которой делал себе подшивы, и кое-как перебинтовал рану. Белая ткань тотчас набухла и покраснела

Позвонить в батальон или куда-нибудь еще не удалось: телефон вдребезги разбил об мою бедную голову Банник. Помощи ждать было неоткуда.

И когда я понял это, мною овладело странное спокойствие. Посудите сами: в самом центре снежной пустоты лежит в маленьком домишке полумертвый, истекающий кровью придурок, к которому уже никто никогда не придет. Как кусок из Джека Лондона, согласитесь…

Я подбросил дров в буржуйку. Стало немного теплее. Закурил. Струйки дыма поднимались к потолку легко-легко. Они были такие свободные и непринужденные, они могли лететь куда им вздумается и не зависели от нескольких литров тягучей бурой жидкости. Я смотрел на них, светло-серых в ярком свете электрической лампочки, и неторопливо потягивал свою сигаретку. За окном сгущалась темнота. Острая боль уже прошла, осталась только ноющая, занудная пустота. Я осторожно, чтобы не растревожить рану, подполз к стене и оперся на нее спиной. Я не хотел, чтобы за спиной было пусто.