На станции в его работе открывался новый ракурс. Вместо всего лишь экспериментирования с возможным воздействием на здравомыслие, Уэнтик занялся поиском позитивных реактивов.
Работая сначала с производными скополамина, Уэнтик пробовал найти химическую параллель открытию Павлова. Павлов посвятил жизнь научному изучению истоков доктринерства, экспериментируя на собаках. После длительного стимулирования подопытные животные начинали вести себя так, как предсказывалось. В качестве средств обусловливания Павлов использовал приобретение животными эмоционального опыта с помощью вспышек света, электрошока и других видов устрашения. Со временем его методы срабатывали, но Уэнтик задумал целью сократить это время химически.
Поведения, на достижение которого с помощью выработки условного рефлекса у собаки или крысы уходило три месяца, Уэнтик добивался в своей лаборатории за три дня, применяя внутрикорковую инъекцию. По истечение нескольких недель работы он смог за два дня переделать крысу из свирепого плотоядного хищника в послушного ручного зверька.
Две другие крысы, обусловливавшиеся по методам Павлова, заметно не изменили поведение с самого начала эксперимента.
Но Уэнтик понимал, что это только начало работы. Состав приходилось вводить инъекцией, а им с Нгоко хотелось добиться того же эффекта, давая его в твердом или газообразном состоянии. Другая трудность, гораздо более серьезная, заключалась в том, что для достижения необходимого эффекта требовалась достаточно сильная доза наркотика, но вскоре после ее введения животные неизменно погибали.
Хотя Уэнтик вводил инъекции наркотика себе, он знал, что принимаемые им дозы очень далеки от токсичного воздействия; их сила была не более той, на какую он рассчитывал.
На практике это должно было стать способом повышения человеческого интеллекта, хотя при неправильном назначении наркотик мог быть крайне опасным. Человек, испытавший на себе всю силу состава, может утратить индивидуальность, потерять память, возможно даже возвратиться в первобытное, животное состояние. С другой стороны, того же человека, давая правильную дозу стимулирования, можно обусловить как совершенно новую индивидуальность.
У разработки был громадный потенциал и одним из применений, если бы Уэнтику позволили закончить работу, возможно могло стать полное изменение существующих методов исправления преступников, приобщения к политической доктрине, религиозного обучения.
Но у Эстаурда не было возможности знать об этом. С тех пор как Уэнтик оказался на станции, у него не было контактов с внешним миром, не считая писем раз в неделю жене, в которых он редко говорил о своей работе. Только Нгоко и другие его ассистенты знали с чем связано исследование, но они были изолированы под антарктическим льдом также как и он.
Из разговора с Эстаурдом следовало, что здешняя атмосфера каким-то образом заражена наркотиком или газом, который вызывает умопомешательство, но почему он связывал это с работой Уэнтика? Это не укладывалось в голове. Причинно-следственная связь совершенно невразумительна. Уэнтик был доставлен сюда Эстаурдом, потому что тот клял его за состояние атмосферы, но у Эстаурда не было надежного способа знать это наверняка, пока он не оказался здесь сам.
Уэнтик дошел до угла здания и на мгновение остановился.
Каким-то образом он чувствовал, что за всем этим кроется громадная ошибка. Эстаурд уже заплатил за нее, но даже если так, его смерть не могла положить ее исправить.
Он двинулся вдоль западной стороны тюрьмы, шагая медленно и внимательно изучая поднимавшуюся над ним стену. На этой стороне в стене было меньше проемов, чем на других. Луна, находившаяся в последней фазе, была скрыта стеной, поэтому сама стена выглядела особенно темной и угрюмой.
Он добрался до следующего угла, ничего не заметив, и повернул обратно. Его прежнее любопытство поднялось вновь. То, что он искал, находилось где-то посередине стены.
Уэнтик остановился, как только совсем незначительный смутно видимый выступ на совершенно гладкой стене внезапно попал в поле его зрения. Такое в темноте не заметить немудрено. Он прижался к стене и поднял взгляд вверх, чтобы рассмотреть силуэт выступа на фоне звездного неба.
В нем было что-то очень знакомое…
Он полез в карман за фонариком, вытащил его и включил. Отступив на несколько шагов от стены, он направил луч света вверх.
Действительно знакомое, очень отчетливо видимое в луче свете, только очень уж необъяснимого назначения это было… человеческое ухо.
Читать дальше