Кристофер Прист - Гламур

Стараясь не выдать озабоченности, я спросила:

– На сколько дней, говоришь, ты уезжаешь?

– Разве я говорил об этом? Почему бы тебе просто не дождаться моего звонка из Лондона, когда я вернусь?

– И когда же это случится?

– Зачем тебе обязательно знать? Я позвоню оттуда, если смогу. Послушай, мне пора вешать трубку. Через час мы уезжаем.

– Имей в виду, – сказала я, – если ты задумал о, мне мешать, я больше не стану с тобой говорить никогда в жизни.

– Можешь не беспокоиться, в ближайшее время ты меня не увидишь. Я пришлю тебе открытку из Франции.

Я родилась двадцать шесть лет назад в одном из городков-спутников Манчестера. Мы жили у самой границы с графством Чешир, можно сказать, почти в сельской местности. Мои родители родом из Шотландии, с западного побережья близ Эра. Поженившись, они вскоре переехали в Англию. Отец служил бухгалтером в большой конторе недалеко от дома. Пока моя сестра Розмари и я были маленькими, мать присматривала за нами, а когда мы подросли, стала подрабатывать официанткой на полставки.

Сколько я себя помню, в детстве я была совершенно нормальным ребенком, крепким и здоровым. Не было даже намека на те особые свойства, которым предстояло проявиться впоследствии. Розмари, которая старше меня на три года, напротив, была слабой и часто хворала. Я хорошо помню, как родители непрестанно твердили, что я должна вести себя тихо, не шуметь, ходить по дому на цыпочках, чтобы не разбудить или не потревожить больную. И я действительно старалась вести себя как можно тише, со временем это вошло в привычку. Я не отличалась буйным нравом, наоборот, всегда была послушной. Мне хотелось быть хорошим ребенком, и я была – или, по крайней мере, пыталась быть образцовой дочерью, о какой мечтает любая мать. Что касается сестры, то в промежутках между болезнями она являла полную противоположность мне.

Розмари слыла сорванцом, носилась, наполняя весь дом шумом, я же все больше съеживалась и боялась дышать, стараясь сделаться незаметной. Сейчас это чуть ли не обязательно для таких, как я и мне подобные, но тогда, в детстве, желание слиться с фоном было всего лишь одним из свойств моей натуры. В остальном я вела себя так же, как другие дети: ходила в школу, заводила друзей, праздновала дни рождения и бывала на детских праздниках, падала, обдирая колени и локти, училась кататься на велосипеде, мечтала иметь пони, украшала стены снимками поп-певцов и кинозвезд.

Перемены пришли позже, когда я стала подростком, и не все сразу. Я не могу точно вспомнить, когда впервые осознала, что отличаюсь от других девочек в школе, но к пятнадцати годам все уже прояснилось – я стала такой, как сейчас. В моей семье редко обращали внимание на то, чем я занимаюсь. На уроках учителя обычно не откликались, когда я тянула руку. Другие дети, видимо, тоже почти не замечали моего присутствия. Постепенно, одну за другой, я потеряла всех старых подруг. Я легко училась и получала хорошие отметки, однако в табелях об успеваемости и прилежании встречались весьма сдержанные отзывы: «средние способности», «старательная», «умеренные успехи». Единственным предметом, где я выглядела блестяще, было рисование, но это лишь отчасти объяснялось моими способностями. Во многом своими успехами я была обязана учительнице, которая, не жалея сил, поощряла и ободряла меня и готова была заниматься со мною даже после уроков.

На первый взгляд может показаться, будто в подростковые годы я была смирной девочкой, но все обстояло как раз наоборот. Я обнаружила, что любые проделки легко сходят мне с рук, и стала первой смутьянкой в классе. Я издавала при учителях неприличные звуки, швырялась чем попало, устраивала дурацкие розыгрыши. Меня почти никогда не ловили за руку, а я втихомолку наслаждалась последствиями моих безобразий. Я стала красть в школе, причем не столько ценные вещи, сколько всякую ерунду, и только ради удовольствия стащить и уйти незамеченной. Обычно такие ребята пользуются особой популярностью, но только не я. Одноклассники относились ко мне дружелюбно, но никто не стал моим близким другом.

Понемногу я делалась все менее и менее видимой, и это становилось опасным. В четырнадцать лет меня сбила машина, но водитель заявил, что не видел меня на переходе. К счастью, серьезно я не пострадала. Другой раз я чуть не обгорела прямо в собственном доме. Я стояла одна в комнате, прислонившись к решетке потушенного камина. Неожиданно в комнату вошел отец и зажег огонь. До сих пор живо помню свое изумление: я никак не могла понять, почему он это сделал. Я стояла так близко, что пламя мгновенно перекинулось на юбку, и она вспыхнула. Но даже тут отец заметил меня, только когда я закричала и отскочила прочь, колотя руками по дымящейся ткани.