Пер Энквист - Визит лейб-медика

— Знак!!! Знак!!!

Упорные монологи Кристиана продолжались. Он словно бы ни за что не хотел сдаваться. Освобождает ли наказание от греха? Существует ли Благодетель? Поскольку стыд его был, как он полагал, столь великим, а ошибки столь многочисленными, как же соотносился при этом грех с наказанием? Какому же наказанию он должен был подвергнуться? А все окружавшие его, кто распутствовал, пьянствовал и был праведным, были ли они тоже частью Господнего спектакля? Иисус ведь родился в хлеву. Почему же тогда было столь невероятным, что его самого подменили, и что он мог бы вести совершенно иную жизнь с любящими родителями, среди крестьян и животных?

Иисус был сыном плотника. А кем же тогда был Кристиан?

Господина Ревердиля охватывало все более сильное беспокойство, но он изо всех сил пытался отвечать спокойно и разумно. Однако ему казалось, что растерянность мальчика увеличивалась, становилась все более настораживающей.

Разве Иисус, спросил Кристиан во время одной из прогулок, не изгнал торговцев из храма? Распутствовавших и грешивших!!! И если он изгнал их, таких праведных, кем же был сам этот Иисус?

— Революционером, — ответил господин Ревердиль.

Было ли тогда задачей Кристиана, упорно спрашивал он, задачей человека, избранного Богом самодержавным правителем, сокрушить и уничтожить все при этом дворе, где распутствовали, пьянствовали и грешили? Изгнать, сокрушить… уничтожить… праведников? Ведь Ревентлов был праведником? Мог ли некий Благодетель, бывший, возможно, правителем всей вселенной, сжалиться и уделить этому немного времени? Уничтожить праведников? Не могли Ревердиль помочь ему найти Благодетеля, способного все уничтожить?

— Почему тебе этого хочется? — спросил Ревердиль.

Мальчик заплакал.

— Чтобы добиться чистоты, — в конце концов ответил он.

Долгое время они шли молча.

— Нет, — сказал господин Ревердиль, — твоя задача не в том, чтобы уничтожать.

Но он знал, что ответа он так и не дал.

Юный Кристиан все чаще говорил о грехе и наказании.

Малое наказание ему уже было известно. Это была «трость», которой пользовался обер-гофмейстер. Малым наказанием были к тому же стыд и хохот пажей и «фаворитов», когда он совершал проступок. Крупное наказание, должно быть, полагалось за худшие грехи.

Развитие мальчика приобрело настораживающий характер в связи с пытками и казнью сержанта Мёрля.

А произошло следующее.

Сержант по имени Мёрль, с чудовищным вероломством убивший своего благодетеля, в доме которого проживал, и сделавший это с целью ограбления полковой кассы, был, в соответствии с королевским приказом, скрепленным подписью короля Фредерика, приговорен к ужасающей казни с применением методов, которые использовались только при казни за убийства особого свойства.

Многие считали это проявлением нечеловеческого варварства. Приговор был документом чрезвычайного и ужасающего характера; но кронпринц Кристиан, извещенный об этом событии, проявил к нему странный интерес. Все это происходило в предпоследний год правления Фредерика. Кристиану было в ту пору пятнадцать лет. Он обмолвился Ревердилю, что хочет присутствовать при казни. Ревердиль при этом очень разволновался и стал заклинать своего ученика отказаться от этой затеи.

Мальчик — он по-прежнему называет его мальчиком, — однако, прочитал приговор и нашел его на удивление притягательным. Следует также сказать, что перед казнью сержант Мёрль провел три месяца в тюрьме, где было вполне достаточно времени, чтобы преподать ему урок религии.

К счастью, он попал там в руки священника, разделявшего веру графа Цинцендорфа, то есть веру, называемую гернгутизмом, которую исповедовала и вдовствующая королева. В своих беседах с Кристианом — подобные беседы случались, но носили исключительно благочестивый характер, — она, с одной стороны, подробно обсудила приговор и предстоящий способ приведения его в исполнение, а с другой стороны, рассказала, что узник сделался гернгутером. Узник Мёрль стал верить, что именно жуткие мучения, предшествующие особому способу расставания с жизнью, и воссоединят его с ранами Иисуса; что именно истязания, боль и раны позволят ему погрузиться в лоно Иисуса, утонуть в ранах Иисуса и согреться в его крови.

Кровь, раны — все это приобретало в описании вдовствующей королевы такой характер, что становилось для Кристиана чем-то «вожделенным» и начало заполнять его ночные сновидения.