Васко Пратолини - Повесть о бедных влюбленных

У короля миндаля выдался удачный день. Он был доволен выручкой, доволен и своей дочкой, вновь превратившейся, наконец, в веселую, оживленную восемнадцатилетнюю девушку. «Верно, по уши влюблена в наборщика», — думал Ривуар.

К ларьку Ривуара подошли Джезуина и Уго и потащили Бьянку на площадь танцевать.

— Не знаешь, Бьянка, почему Марио не пришел к нам на ужин? — спросили Джезуина.

Но Бьянка деланно-равно душным тоном и даже с иронией ответила, что Марио не поверяет ей своих секретов.

— Он сообщает их той, которая открыла ему, что такое любовь! — добавила она. — У меня, конечно, нет опыта, и я не могу научить его этому!

Улыбка у Бьянки получилась не саркастическая, как ей того хотелось, а жалостная, горькая.

Джезуина продолжала настаивать, и тогда Бьянка недовольно ответила:

— Перестаньте, прошу вас! — и протянула руку Уго, пригласившему ее танцевать.

Вальсируя, Уго подмигнул ей и тихо сказал:

— Вот увидишь, Марио вернется к тебе раньше, чем ты думаешь…

— Уж вам-то лучше помолчать! — вырвалось у Бьянки.

— Мне? Почему? — спросил они

Бьянка смутилась. Она была уверена, что Джёзуина любовница Марио, но говорить об этом Уго ей, понятнее не хотелось. Крепко обхватив хрупкий девичий стан Бьянки, Уго снова закружил ее в вальсе. Потом, хоть Бьянка и отворачивалась с недовольным видом, он опять шепнул ей на ухо:

— Марио золотой парень! И ты знаешь это не хуже меня!

Да, Марио действительно золотой парень, один из лучших товарищей, и партия доверила ему руководство организацией коммунистической молодежи всей провинции. Но что знает Уго, что знает партия о личных чувствах товарища Марио Париджи? Человек одинок, когда он ищет, находит и защищает свою любовь. От того, кто борется за свою любовь, общество может ждать только благородных поступков. Впрочем, именно партия и научила Марио, даже ошибаясь, даже страдая, до конца бороться за счастье; главное — быть уверенным в правильности выбранного пути. Бьянка была ошибкой юности, невинным увлечением. Милена — настоящая любовь.

В тот вечер оба они забыли, что их ждут: Милену — мать, Марио — друзья. Уже несколько часов гуляют они по аллее, рассеянно прислушиваясь к долетающим с ярмарки звукам оркестра. Иногда они останавливаются у фонаря и в молчании долго глядят друг на друга нежно и немного недоверчиво, словно хотят открыться и понять мысли своего спутника, словно просят у него сострадания, но ни он, ни она не осмеливаются сделать решительный шаг, произнести те слова, которые или приведут их к ужасной ошибке, или на время прервут неудержимое взаимное влечение. Каждый день они гуляют по аллее, взявшись за руки, и в смятении до боли сжимают друг другу пальцы. Но сегодня рука Милены доверчиво и спокойно лежит в руке Марио, точно предвещая ее покорность. В тихие вечерние часы, когда повсюду зажглись фонари и с холмов веет легкий ветерок, Милена еще раз хочет вместе с Марио разобраться в тех вопросах, над которыми они мучаются уже много месяцев, стараясь понять друг друга. У обоих есть в душе ответ на эти вопросы, и оба не могут переубедить друг друга. Вот они остановились возле старого дерева. Прислонившись к платану, Милена задумчиво смотрит в небо; Марио, зажав в зубах сигарету, стоит рядом и смотрит ей в лицо. Медленно, точно подбирая слова, она говорит:

— Почему я не отвечаю открыто на твое чувство? Все влечет меня к тебе. Меня не страшит осуждение людей и даже то горе, которое я причиню Альфредо, хотя это самое главное и мы всегда будем чувствовать свою вину перед ним. Не это удерживает меня, а все то же старое сомнение. Если бы ничего не случилось, если бы Альфредо не заболел и я, как прежде, сидела бы в лавке за кассой, могла бы я бросить все и пойти за тобой? Ты мне отвечаешь: «Нет, потому что в то время ты была совсем другой Миленой и наши пути никогда бы не сошлись». Но я осталась прежней Миленой, не изменилось же у меня лицо?!

— Ты изменилась внутренне. И ты сама это знаешь.

— Значит, прежде мы не были предназначены судьбой друг для друга? Наше чувство рождено горем. И я боюсь, что горе будет следовать за нами всю жизнь. Вот если бы я могла думать, что и прежняя Милена пошла бы за тобой, тогда у меня была бы уверенность, что будущее припасло для нас немного радости. Ведь в те дни я была счастлива с Альфредо! Я была такой, какая сейчас Клара, а она такой останется всегда. Далее в несчастье!

— Ты была счастлива, потому что жила в неведении, с закрытыми глазами и, вероятно, никогда бы их не открыла, да и не смогла бы открыть. Такие люди благоденствуют в своем маленьком мирке и вполне довольны. Так же вот и Клара… Но если в твоей жизни и было что-либо ложное, то только в прошлом, а не сейчас. То же самое произошло и со мной. По-иному, конечно. Мое чувство к Бьянке не было таким глубоким, как у тебя к Альфредо. Любовь к Альфредо принадлежит к той полосе, когда ты была еще слепа, и не случилось бы ничего плохого, если бы ты навсегда осталась с ним. Это и было Тогда твоей жизнью. И твоя жизнь сложилась бы легче, Счастливо и без тревог. Однако теперь ты не можешь притворяться незрячей. Радости у нас будут, когда мы постепенно научимся любить друг друга. Это эгоизм, согласен, но любовь — я это чувствую с тех пор, как полюбил тебя, — делает нас добрее к другим людям и словно подталкивает поделиться со всеми тем драгоценным даром, которым мы наслаждаемся. Ты знаешь, сколько я передумал в последнее время и как я изменился! Я вот думаю, думаю и все больше убеждаюсь, что не случайно мое чувство к тебе росло тем сильнее, чем больше открывал мне Мачисте глаза на мир… А в ту ночь у тела Мачисте я крепко прижимал тебя к сердцу не только затем, чтобы унять твою дрожь, — я и себя самого хотел тогда успокоить. Знаешь, что я понял в те минуты? Что ты и я — единое целое, что я больше не смогу обнимать ни Бьянку, ни любую другую женщину. Никого другого не полюблю.