— Синьора! Синьора! — закричал он по-детски возбужденно и весело.
От двери к двери, из окна в окно неслось стрекотанье голосов. Больше всех волновался и говорил Стадерини. Это он поднял тревогу час назад, когда вместе с мусорщиком, парикмахером и землекопом возвратился с ярмарки.
Женщины, как мы знаем, вернулись раньше. Попрощавшись друг с другом, они разошлись по домам, не взглянув, что делается наверху. Не посмотрели наверх и супруги Каррези, которые даже на лестнице продолжали спорить о том, как назвать будущего ребенка. Все помыслы их были здесь, на земле. Стадерини почтил Сан-Джузеппе не одной квартой руфино и кьянти, а хорошее вино, как известно, внушает возвышенные чувства. Взяв друзей под руку, сапожник распевал песенку: «Ной, великий патриарх». Начинался вечер, и теперь вся улица была в их распоряжении. Она встретила их облупившимися фасадами домов, пересохшим бельем, забытым на веревке Клориндой, мяуканьем бродячих котов и писсуаром, прикрывшимся своими железными щитками. На углу раньше, чем обычно, зажегся фонарь, и Стадерини, сняв шапку, раскланялся с ним. Он был навеселе и до того разошелся, богохульник этакий, что задрал голову кверху и воскликнул: — Да будет свет!
Но не свет, а нечто иное лишило вдруг сапожника дара речи и как удар молнии швырнуло его об стену. Он увидел Синьору! Нет, не Синьору. В этом не было бы ничего удивительного: с недавнего времени, оправившись после болезни, Синьора уже не гнушалась подойти к окну и окинуть улицу орлиным взором. Нет, это было какое-то дьявольское наваждение. Не Синьора, а скорее сам Люцифер уставился на улицу и не отрывал от Стадерини неподвижного горящего взгляда; словно решив испепелить беднягу-сапожника на месте.
Стадерини испустил вопль и прижался к стене. Три его друга тоже увидели Синьору. Увидели ее и женщины, выглянув из окон на крик Стадерини. В первую минуту все они, хотя и не в такой мере, как сапожник, чувства которого обострило выпитое вино, ощутили на себе давящую тяжесть той ненависти и злобы, которой был полон взгляд Синьоры. Но лишь только рассеялось первое впечатление, все стало восприниматься совсем по-другому, Теперь всем казалось, что лицо Синьоры выражает безумное отчаяние. Втянув голову в плечи, Синьора стояла, крепко ухватившись за подоконник, лицо ее перекосилось, а глаза в черных орбитах горели яростью и отчаянием. Скрюченные пальцы царапали стену, и казалось, что она обирается кинуться вниз. Синьора по грудь высунулась из окна и всей своей позой напоминала хищного зверя, готового ринуться на свою добычу. Сперва все корнокейцы подумали, что Синьора хочет выброситься из окна, слышались жалобные возгласы, женщины умоляли самоубийцу отказаться от своего намерения. Люди хватались за голову, крестились, замирая в ожидании неотвратимой, неизбежной катастрофы. Матери оттаскивали от окон детей. Затем потекли мгновения глубокой, мучительной тишины. Затаив дыхание, не сводя глаз с окон Синьоры, все ждали, что вот-вот произойдет несчастье. По виа деи Леони прогрохотал трамвай, шум этот разнесся как отзвук далекого и незнакомого мира. Синьора не шевелилась, растягивая томительное и тревожное ожидание. Она застыла в своей грозной позе, словно каменное изваяние, а ее неподвижный взгляд метал молнии: Аурора еще раз крикнула:
— Не делайте этого, Синьора! Ну ответьте же мне!
Ее голос словно вернул всех к жизни. Опять стали раздаваться крики и просьбы. — Побойтесь бога! — кричала Джемма. А старуха Фидальма, охваченная ужасом, сказала:
— Не ребячьтесь!
Аурора уже выбежала из дома в сопровождении Леонтины и Клары, которых она подхватила на лестнице.
Аурора кричала:
— Я иду, Синьора! А Лилианы разве нет дома? Где же
Беппино Каррези, который жил в том же доме, что и Синьора, высунулся из окна, раскрытого на лестничной площадке, и сказал:
— Дверь, заперта! Надо взломать! Пусть кто-нибудь придет помочь мне!
Стадерини пришел в себя и, отрезвев от страха, решил тоже высказать свои соображения:
— Начнете ломать дверь, тут-то она и бросится. Женщины, простыню!
Семира подбежала к комоду и, достав простыню, выбросила ее в окно. Стадерини поймал простыню на лету, торопливо развернул, сам взялся за один угол, а три других велел держать парикмахеру, мусорщику и землекопу. Итак, на улице была натянута предохранительная сетка.
Появилась Мария Каррези с железным ломом и молотком. Она, ее муж, Аурора и Леонтина начали взламывать дверь. Тем, кто остался на улице, пришлось пережить несколько тягостных минут. Четверо мужчин, держа за углы натянутую простыню, топтались под окном Синьоры, примеряя, куда она должна упасть. Джиджи и Джордано, удрав от матерей, стояли на крыльце. Им было и любопытно и страшно. Слышался плач перепуганной Пиккарды. Яростно лаял запертый на кухне фокстерьер Марии Каррези.
Читать дальше