Давид Фогель - Брачные узы

После короткой паузы Гордвайль сказал:

— Странная история и неприятная… Крайне неприятная…

Безотчетно он повернул голову в сторону кошки, по-прежнему лежавшей у Польди на коленях. Он не мог взглянуть Фреди в глаза. В нем поднялось какое-то неясное чувство стыда. «Пожалуй, он перегнул, входя во все подробности, да еще с таким странным жестоким удовольствием, — подумал Гордвайль. — Верно, решена уже участь и той, что лежит там у Польди…» При этой мысли Гордвайль содрогнулся. Он вдруг испугался, что мысль эта как-нибудь передастся Фреди, суггестивно, без слов, и захотел переключить его внимание на что-нибудь другое. Но в эту минуту ничто не шло ему на ум. Он просто не знал, что сказать. Tea все еще щебетала о чем-то с Польди. Когда же наконец обед? Он вдруг ощутил пустоту в желудке. В любом случае ему хотелось, чтобы обед остался позади и он бы мог уже уйти отсюда. Неожиданно для самого себя он услышал свой голос:

— Впрочем, если полшиллинга удовлетворят тебя… Больше никак не могу.

Фреди ответил не сразу. Спустя минуту сказал просто:

— Ладно, давай!

Он взял монету и, даже не посмотрев на нее, будто с презрением опустил в жилетный карман. Впечатление, произведенное на Гордвайля его рассказом, по-видимому, доставило ему известное удовольствие. Вставая, он выдохнул в ухо Гордвайлю со странной улыбкой:

— Увидишь, этой тоже недолго осталось… кошке, я имею в виду…

— Нет, как же? — поспешно возразил Гордвайль. — Не делай этого, Фреди! Это омерзительно!

У него перед глазами возникли костистые пальцы Фреди, сжимающие горло кошки, и волна невыразимого отвращения поднялась в его груди. Но Фреди уже опять ходил по «зале», сунув руки в карманы брюк и немного склонив голову набок, словно решая какой-то сложный вопрос.

Тем временем вошла баронесса, а за нею и барон. Последний объявил:

— Пожалуйте к столу, дети!

Обед тянулся бесконечно долго, по крайней мере для Гордвайля, раздраженного и потерявшего всякое терпение. Место его оказалось рядом с Фреди, что все время напоминало ему только что услышанную историю, и это совсем лишило его аппетита. Старый барон ел жадно, лицо его раскраснелось от усилия и удовольствия, он рассыпался в похвалах кушаньям и умению баронессы, постоянно бегавшей на кухню, ибо у них не было возможности нанять служанку; еще барон говорил о политике, о плохом экономическом положении и время от времени задавал какой-нибудь вопрос Гордвайлю, мнение которого ценил чрезвычайно высоко. Сразу после кофе, когда барон по своему обыкновению растянулся на диване с сигарой во рту, Tea и Гордвайль откланялись. На улице Tea заявила, что ей нужно спешить, и удалилась быстрыми шагами.

Гордвайль направил стопы в центр. Он не решил еще, куда пойти, но был рад, что удастся побыть одному. Холод, пробиравший с утра до костей, стал менее пронизывающим. Дул легкий тепловатый ветер, несший с собой неуловимый запах весны. Неспешно, часто останавливаясь, Гордвайль продвигался по праздничной Верингерштрассе, прошел мимо Дома престарелых, часы которого показывали без четверти три, достиг Шотентора и свернул направо, на Ринг, без всякой определенной цели. Настроение его внезапно сделалось прекрасным, как будто все препятствия в один миг исчезли с его жизненного пути; он невольно ускорил шаги. Все было в полном порядке: здесь и там, и под этим углом тоже… помилуйте, в конце концов, чего ему не хватает! Можно сказать, ему только позавидовать можно! Без преувеличения и натяжки!.. И если даже, не дай Бог, все в его жизни провалится в тартарары, даже тогда у него еще останется он сам со своими пятью чувствами… Пять обостренных чувств — в известном смысле довольно и этого, не правда ли, господа? Пять чувств — и весь мир принадлежит тебе!

Напротив здания Парламента он непроизвольно замедлил шаги как человек, завороженный началом спектакля еще до того, как появился главный герой, и, помедлив, свернул в боковую улочку. Пройдя немного, он обнаружил, что находится на Лерхенфельдерштрассе, и остановился. Что ему здесь нужно, в конце-то концов? В тот же миг ему пришло в голову, что он оказался совсем рядом с обиталищем Лоти Боденхайм. Если уж ноги сами выбрали этот путь, сказал он себе, посмеиваясь, ничего не остается, как только подчиниться: им виднее… Он вошел в дом и поднялся на лифте на второй этаж.

Горничная оставила его на минуту в прихожей, тотчас же вернулась и провела в уже знакомую гостиную.

— Извольте подождать немного. Фройляйн Лоти сейчас придет.