Давид Фогель - Брачные узы

— И все-таки это ложь!.. — вырвалось вдруг у него, как если бы он говорил сам с собой. — Все выдумки с начала и до конца…

— Идиот! — крикнула Tea.

Больше в тот вечер ничего не было сказано.

Был уже час ночи, и супруги легли спать. Возбужденный испытаниями всего этого дня, Гордвайль не мог заснуть. Лежа на спине, широко открытыми глазами он смотрел в ночь. Одно окно было открыто, предвечерний ветер стих, и неясный холодок, в котором смешались зима и лето, бесшумно сочился в комнату, иногда скользя по лицу Гордвайля так легко, что он ничего не чувствовал. Он устал, все тело было разбито, голова тяжелая, затуманенная сонливостью, горящая и забитая обрывками мыслей, как миска, полная бобов. Ах, если бы ему удалось заснуть! У него возникло смешное ощущение, что если бы он заснул здесь, дома, то и Мартин в больнице погрузился бы в сон и начал выздоравливать… А лежа без сна, он все сам портит… Он закрыл глаза, стараясь не шевелить ни единым членом, — может, так сумеет заснуть. И тут вдруг словно мимолетное дуновение холодного ветерка пронеслось у него в голове от правого виска к левому, но это было лишь начало какой-то дергающей боли, заставившей его вновь открыть глаза. «Доктор сказал, больница, а уж он-то больше в этом понимает… Господи, на кого полагаться в такой беде?! А больница производит хорошее впечатление… Грузная сестра очень мило улыбалась ребенку, это значит… Да нет, ничего это не значит! Никакого вывода из этого не сделаешь! Ладно, завтра посмотрим. Если ему что-нибудь не понравится, он ведь сможет забрать ребенка домой уже завтра! Дома некому о нем позаботиться?! А он, Гордвайль, на что? Если же нужен врач, то он будет приходить дважды в день! На это деньги найдутся! Да, завтра все решится в зависимости от того, как там… А газета возле скамейки — ну до чего беспокойная!.. В конце концов, он мог бы донести одеяло и не сворачивая. Газета вообще была не нужна… Куда он ее, собственно, дел? Войдя в дом, помнится, положил ее на диван, но вот убрал ее потом или нет?!.. Может быть, он постелил простыню прямо на газету?!..» Гордвайль пошевелил ногами в изножье, думая услышать шуршание газеты, но ничего не услышал. «Вздор, — сказал он сам себе. — В конце концов, не все ли равно?»

Он повернулся на бок, лицом к окнам, и собрался спать. «А Tea? — прокралась ему в голову новая мысль. — Ни крупицы правды нет в ее словах… Ни в коем случае нельзя ей верить! Потому что все выдумки… Выводя его из себя, она получает особое удовольствие, вот и выдумывает невесть что… Но он не попадется в ловушку… А если это все-таки правда?.. Да, если в основе ее баек есть крупица правды?! Тогда… Ну и тогда это его не касается… То есть… Ну конечно, это не его дело… Что он теряет в этом случае?!.. Да ведь все это пустые бредни, от начала и до конца, ясно как Божий день!.. Так же как и то, что Мартин не его сын. Не может же он в самом деле занимать себя такими глупостями…»

Он чувствовал чрезмерный жар во всем теле, тягучий, неприятный, раздражающий. Конца-краю этому не видно, отчаянно застонал он. Нужно спать!

В это время кто-то прошел на улице. Напрягая слух, Гордвайль прислушался к шагам, словно в них крылось что-то очень важное для него. Прислушивался, пока они не замолкли в ночной тиши, словно и не было их вовсе. Теперь вокруг не раздавалось ни малейшего звука, только отзвук давешних шагов еще преследовал какое-то время Гордвайля, пока не растаял и он. Тишина, сгустившись, сомкнулась снова, но Гордвайль почему-то загрустил по умолкнувшему звуку шагов.

«А коляска? С ней что будет?..» — вдруг пронзил его вопрос, прежде чем Гордвайль успел собраться с мыслями, чтобы встретить его во всеоружии.

Он перепугался не на шутку, и, чтобы отвлечься, стал до крови расчесывать себе голень. Это средство не помогло. Сквозь острую боль в голени пробивалось с полной ясностью:

«Это нужно решить, в конце концов… Невозможно, чтобы коляска и после оставалась в комнате».

Он весь покрылся холодным потом, дернулся и присел на кровати.

«Не будет никакого „после“! — чуть не в голос закричал он. — Не будет никакого „после“! Коляска для ребенка, для Мартина!..»

Не отдавая себе отчета, он снова лег.

«Коляска, собственно, всего лишь средство… Лучше честно признаться… Какова, в конце концов, ценность коляски самой по себе?!..»

«Коляска необходима! — вскипел Гордвайль. — Всем известно, что ребенок не может без коляски!»

«Когда есть ребенок — да!.. Но когда…»

«Завтра же Мартин вернется домой! Нет никакой нужды в больнице! Этот врач ничего не понимает в деле! Абсолютно ничего! Дома он живо выздоровеет!»