Давид Фогель - Брачные узы

Войдя в комнату, Гордвайль затеплил керосиновую лампу с закопченным в самом узком месте стеклом. В ночном безмолвии комната казалась непривычно пустой. Покрутившись несколько минут, Гордвайль стал стелить себе на диване. Ему и в голову не приходило лечь на кровати, хотя там, наверное, было чище. В каком-то смысле он был человеком привычки и поскольку уже приучил себя спать на диване, то и не думал перейти спать на кровать. Да и не стоило суетиться ради нескольких дней. И диван привык уже к его телу, выгнувшись по его очертаниям и словно превратившись в слепок с него, и, когда сонливость или усталость одолевали Гордвайля вдали от дома, именно этот диван представал перед его внутренним взором как предел желаний. Однако в летнее время он затаивал в сердце некую злобу на него, как если бы тот шел на преднамеренное предательство, заключая союз с клопами, заклятыми врагами и ненавистниками Гордвайля.

Вымывшись до пояса, Гордвайль по своему обыкновению приготовил себе на стуле курительные принадлежности, положил и свечу, на всякий пожарный, и пошел затушить керосиновую лампу. Уже пробило два пополуночи, к его полному удовлетворению. Да, теперь уже точно опасность миновала! Через час начнет светать! Для большей уверенности он распахнул настежь оба окна (ночи несмотря ни на что были прохладными), вернулся и инстинктивно лег на диван со всей возможной осторожностью, как человек, опасающийся нарушить чей-либо сон. В тот же миг он вспомнил, что забыл проверить простыни. Не пожалев усилий, он встал и внимательно осмотрел их при свете свечи, не обнаружив ничего подозрительного. С чувством полной безопасности он снова лег и задул свечу. В каждом члене чувствовалась усталость, как после крепкой попойки. Он испытывал потребность в сне и намеревался спать долго и с наслаждением. И все-таки полежал еще немного не засыпая, затаив дыхание, как в засаде. Нет! Ничего не было! На этот раз ему-таки удалось обставить их на повороте, подумал он злорадно. Сознание его все больше погружалось в дрему, одна за другой уносились вдаль последние мысли, как пчелы из окуренного дымом улья. И вдруг он почувствовал резкий укол в правой икре, пронизавший как электрическим током все его затуманенное дремой тело, и сразу после него еще один, в лодыжке все той же правой ноги, и третий — уже в левой икре. Гордвайль содрогнулся всем телом, как будто его хватил удар. Задергал обеими ногами под одеялом, сразу проснувшись и преисполнившись яростью неизвестно на кого. Тотчас перед ним всплыл образ старухи-хозяйки, и ярость оказалась направленной на нее, словно это она кусала его. Он снова вытянул ноги, лежа без движения и поджидая. Ничего. Может, просто нервы пошаливают, подумал он в полусне, — вполне возможно. Ибо опасное время уже миновало!.. Он был уже готов снова заснуть, как что-то упало ему сверху на кончик носа, прикоснувшись легко и незаметно, словно маленькая хлебная крошка. Можно было объяснить это свербежом какой-то точки на коже, происходившим откуда-то изнутри, без всякой внешней причины. Однако Гордвайль сразу же почувствовал со стороны щеки легкую щекотку, как если бы его пощекотали волоском, и уловил дурной, проникающий повсюду омерзительный запах, тот особый запах, который уже так давно был ему знаком. Ага, один уже десантировался с потолка прямо на кончик носа! Вот она, их повадка! Мгновение он еще оставался без движения, думая застать клопа врасплох и схватить. Но тот уже полз у него по шее, по плечу, скоро-скоро, словно спасаясь бегством. С превеликой осторожностью Гордвайль стал подводить руку, чтобы схватить его, и в тот же миг почувствовал несколько укусов одновременно в разных местах: на груди, на голенях, на спине, на икрах, как будто клоп-десантник, совершив прыжок, подал своей солдатне команду одновременно начать штурм врага со всех возможных направлений. Гордвайль в бешенстве вскочил с дивана, разбитый в пух и прах. Зажег свечу и стал искать на простыне, откинул подушку и пошарил рукой под ней — ничего! Переложил одеяло на кровать и вернулся искать, держа свечу в руке. И вот наконец обнаружил одного здорового, неподвижно лежащего в изголовье дивана и прикидывающегося мертвым. Гордвайль не поверил ему. Так ты меня и провел! Осторожно поставил свечу на стул, зажег спичку и хотел дотронуться до него ее головкой — тот побежал и изо всех сил стал удирать под диван по свисающей вниз простыне. «А-га, — громко сказал Гордвайль. — На этот раз тебе не скрыться! Сейчас ты попался мне в руки!» И убил его спичкой, удовлетворив жажду мести, смешанную с невыразимым отвращением. Ярость его поутихла. Он снял ночную рубашку и решил вытряхнуть ее в окно. Так же он поступил и с одеялом и простыней и постелил себе заново. Но несмотря ни на что колебался, ложиться ли снова. Часы показывали полтретьего. Гордвайль зажег сигарету и минут пять прохаживался по комнате голый. Наконец устал. Должен же прийти конец этой напасти! Улегся и настроился заснуть. Сейчас, как видно, затишье, подумал он, вроде соглашения о прекращении огня. На легкий укус, обозначившийся в области одной из выпрямленных его коленок, не захотел обращать внимания. Нужно только сдержаться и стерпеть эту боль, постаравшись заснуть, и тогда наконец покой. Но доброе это намерение не принесло пользы. Боль сделалась острейшей, непереносимой. В тот же миг началась новая атака укусов, сразу по всему телу, как будто он весь был погружен в массу этих грязных гадов. Гордвайль снова ретировался с дивана и кинулся к окну. Он был в полном отчаянии. Странным образом ему вдруг захотелось заорать во весь голос, перебудить весь дом, чтобы пришли к нему на помощь. Свечу он больше не зажигал. Что толку! Уставший, он стоял возле окна, немного дрожа от ночной свежести и переживаний, страшась дивана там, в другом конце комнаты, боясь даже думать о нем, полный омерзения. На секунду мелькнула мысль постелить себе прямо здесь, на полу рядом с окном, но он тут же отказался от нее. Кто поручится, что здесь их не будет? Нет спасения! Он обречен простоять здесь до рассвета. А завтра — горе ей, если она не уберется в комнате!