Татьяна де Ронэ - Русские чернила

– Николя, но с тех пор прошло столько лет…

– Тринадцать. Пожалуйста, вспомните.

Бризабуа заказал еще кофе и принялся ждать, пока его принесут. У Николя от нетерпения по ногам побежали мурашки.

Наконец Бризабуа тихо заговорил:

– Вот что я помню. Теодор собирался ехать в Биарриц. Скорее всего, было начало августа. Как раз перед тем… Он мне позвонил, чтобы обсудить некоторые профессиональные вопросы. И голос у него звучал как-то странно, непривычно. Я спросил, в чем дело. «Да я тут прочел одно письмо. Чертовщина какая-то…» И все. Больше он ничего не сказал. Я спросил, связано ли это с нашими делами, но он ответил, что к работе это никакого отношения не имеет. У твоего отца были связи… Ты об этом знал? Я решил, что письмо прислала влюбленная женщина. У него всегда имелась какая-нибудь в кильватере… Я тогда не придал этому значения, выбросил из головы.

– Письмо написал какой-то Алексей. Оно пришло в июле. Из России. Я думаю, что оно было адресовано Нине, моей бабушке, матери отца.

– А ты откуда знаешь?

– Дед проболтался. Он в клинике, у него болезнь Альцгеймера.

– И как по-твоему, что было в этом письме?

– Понятия не имею. Я даже не знаю, кто такой Алексей. Но я его найду. Я должен узнать во что бы то ни стало.

Глаза у Бризабуа заблестели.

– Теперь я вижу, как ты на него похож. Когда ты вошел в кафе, меня чуть удар не хватил. Словно появился Тео. Волосы у тебя темнее, и глаза не такие синие, однако… Пока ты был мальчишкой, сходство было не так заметно, но теперь… Ох, на тебя смотреть и чудесно, и грустно.

– Вам его не хватает, Альбер?

– Больше, чем ты можешь себе представить. Его отваги, его смелости. Твой отец был настоящим героем романа. Таких в жизни редко встретишь. Я все еще слышу его голос, а иногда он мне снится.

– Как вы думаете, а он мог остаться в живых?

– Когда чье-то тело не найдено, разное лезет в голову. А что, если Теодор задумал что-нибудь новенькое и для этого инсценировал собственную смерть? Вдруг он ведет совсем другую жизнь на другом конце планеты? И у него новая семья, новая жена, новый сын и новое имя?

Они молча посмотрели друг на друга.

– Самое худшее в истории с твоим отцом – это неопределенность, – вздохнул Бризабуа. – Ничего не понятно, все тонет в темноте.

Николя снова подумал о том, что все эти годы он рос в тени бесследно пропавшего отца. И опять накатила старая, привычная боль.

– Все тонет в темноте, – повторил он. – В этом вся история моей жизни.

– И тебе его тоже не хватает?

Николя вспомнил, как мальчишкой он каждый вечер, возвращаясь из школы, наперекор всему надеялся, что папа ждет его дома.

– Всю жизнь, каждый день, с самого седьмого августа девяносто третьего.

У него на глаза навернулись слезы, но Бризабуа он не стыдился.

– А с тех пор как я узнал его настоящее имя, мне его еще больше не хватает.

Бризабуа ободряюще похлопал его по плечу и потер руки.

– Ну и с чего ты собираешься начать? Чем я могу тебе помочь?

Впервые за весь разговор Николя улыбнулся:

– Я собираюсь начать с Санкт-Петербурга.

После того как он оформил визу, заказал билеты на самолет и забронировал номер в отеле, он получил электронное письмо от Бризабуа. Приехав в Санкт-Петербург, он должен сесть на тринадцатый автобус от аэропорта до станции метро «Московская». По Второй линии он прямиком доедет до Невского проспекта. Там в шесть часов его будет ждать Елизавета Андреевна Сапунова и проводит до отеля.

– Сначала ты Лизу не заметишь, – уточнил Бризабуа.

Сначала… Интересно, что это значит. С Елизаветой, «старинной подругой», как написал Бризабуа, он познакомился в восьмидесятые годы, когда Санкт-Петербург назывался еще Ленинградом. Она была на четверть француженкой и работала переводчицей. Город она знала как свои пять пальцев и свободно говорила по-французски. Но легким характером не отличалась. «Я ее называл русской княгиней. О, между нами ничего не было… мы были только друзьями… к сожалению». На эту реплику Николя улыбнулся.

– В Санкт-Петербург? – удивилась Эмма, когда он объявил ей, что собирается ехать. – С Дельфиной?

– Нет, один. Я еду всего на несколько дней.

А Дельфина не стала задавать лишних вопросов. Она прекрасно видела, что он чем-то озабочен, стал молчаливым и задумчивым. Однажды утром она застала его на кухне за столом, со старой отцовской авторучкой в руке.

– Что ты пишешь?

– Да так, ничего важного, просто заметки.

Перед ним на столе лежало свидетельство о рождении, он ей его показал сразу, как получил.