Татьяна де Ронэ - Русские чернила

Он видел, что она не поняла, и поспешил пояснить:

– Я приехал, чтобы что-нибудь узнать о моем отце и его семье. Он здесь родился, а умер во Франции, когда я был маленьким.

В холл, толкаясь, ввалилась группа промокшей и веселой молодежи, и им пришлось посторониться.

Елизавета Андреевна сняла платок, освободив густые, шелковистые черные волосы. Глаза у нее тоже были черные, кожа гладкая и белая.

– Что именно узнать?

– Кем был мой отец, откуда он родом.

Она внимательно на него посмотрела и улыбнулась, впервые за все это время. И сразу помолодела.

– Да , – сказала она по-русски и сразу перешла на французский: – Я постараюсь вам помочь. Приходите послезавтра к завтраку.

– Карашё , – неуверенно произнес он.

Это было одно из немногих русских слов, которые он успел выучить.

Она снова улыбнулась и повторила слово, поправив произношение, потом спросила:

– Вы любите чай или кофе?

– Спасибо, чай.

– В девять часов. Послезавтра. До свидания .

И она ушла. Николя поднялся на четвертый этаж, где располагался хостел. Комнаты были удобные, хорошо прибранные. С ним в номере поселились два симпатичных шведа, Андерс и Эрик. Для них, как и для Николя, это была первая ночь в Санкт-Петербурге. «А что, пошли выпьем по стаканчику и что-нибудь съедим», – предложили они. Шведы познакомились с девушками, и те сказали, что совсем рядом есть неплохой бар, где играет местная группа. Может, завалиться туда? Сидеть вечером одному не хотелось, и Николя под проливным дождем отправился со шведами в бар. Заведение располагалось в подвальчике и было битком набито народом. Словоохотливые, экспансивные девушки прекрасно говорили по-английски. Они заказали борщ, малосольные огурчики, блины и водку. Одна из девушек, Светлана, быстро захмелела и ринулась в атаку. Она все время порывалась усесться к Николя на колени, и ему стоило немалых усилий от нее увертываться. Тут оглушительно заиграла рок-группа, народ все прибывал, и Николя постепенно начал терять интерес к этому месту. Ему не хватало Дельфины, хотелось, чтобы она была рядом и разделила с ним первый вечер в России. Навалилась усталость, и он потихоньку ушел из кафе. На обратном пути он заблудился. Санкт-Петербург – огромный город, а у Николя не было никаких ориентиров. Порой откуда-то налетала волна дурного запаха, словно рядом была сточная канава. Перед ним сияла яркими огнями какая-то церковь – большое здание, выстроенное в стиле классицизма, – и он на минуту остановился, чтобы ее разглядеть. Покрутившись по городу, он оказался на набережной канала и увидел такие живописные купола, что позабыл о дожде. Какой-то сердобольный прохожий сжалился над ним и жестами объяснил, как пройти к молодежному хостелу. Когда вернулись подвыпившие Андерс и Эрик, он уже спал. Они ввалились в номер, пошатываясь и хохоча, и разбудили его, но он не обиделся. Он зажег свет и со смехом наблюдал, как они, спотыкаясь, бродят по комнате. Обитатели соседнего номера, недовольные шумом и возней, постучали им в дверь. Было уже очень поздно. Шведы улеглись спать. Один из них громко захрапел. Николя понял, что заснуть больше не удастся. Но храп был тут ни при чем. Он впервые в жизни оказался в городе, где сорок шесть лет назад родился его отец. С этой мыслью он пролежал несколько часов без сна.

Рано утром, пока шведы еще спали, он принял душ. Сегодня он собирался посетить дома, где жили его любимые русские писатели, которые родились или умерли в Санкт-Петербурге. Дождь прекратился. Заря осветила город перламутровым светом, воздух был сух и свеж. Первым из писателей, кому он хотел отдать дань уважения, был Пушкин. Дом на Мойке он нашел без труда. Чтобы войти в низкие деревянные ворота, ему пришлось нагнуться. Не успел он переступить порог, как на него строго прикрикнула пожилая седовласая дама. Заметив его ошарашенный вид, она указала ему на пластиковые бахилы, которые следовало надеть поверх ботинок. Не было и речи о том, чтобы запятнать почтенные половицы. Николя на цыпочках миновал тихие комнаты с голубыми стенами и задержался в рабочем кабинете, сплошь уставленном книгами, благоговейно замерев перед тростью, трубкой и любимым креслом поэта. Александр Пушкин умер в этом кабинете в январе тысяча восемьсот тридцать седьмого года, в возрасте тридцати семи лет, от раны, полученной на дуэли с французом, который волочился за его женой.

Дальше Николя отправился на квартиру Достоевского, в Кузнечный переулок, где царила та же приглушенно-благоговейная атмосфера. Как и Пушкин, Достоевский умер в своем кабинете девятого февраля тысяча восемьсот восемьдесят первого года. Причиной смерти стало легочное кровотечение. И точно такая же бабушка так же строго прикрикнула на Николя, когда он слишком низко наклонился над письменным столом великого писателя со стоящей на нем свечой. Здесь Достоевский написал «Братьев Карамазовых», здесь он работал над своей знаменитой статьей памяти Пушкина, здесь редактировал последнюю часть «Дневника писателя», который вышел уже посмертно.