Татьяна де Ронэ - Русские чернила

Время тянулось медленно. Дождь барабанил в окна. Хныкали дети, кричали младенцы. Подростки со скуки стучали по клавишам ноутбуков. Кто-то читал, кто-то дремал. Николя перечитывал документы, лежавшие у него на коленях. Русские связи. Зинаида Колчина родилась в Ленинграде в тысяча девятьсот сорок пятом, ее сын Федор – в тысяча девятьсот шестидесятом. А он и не посмотрел на даты. Она родила в пятнадцать лет. Это привело его в замешательство: он как-то не подумал о том, что его бабушка тогда была, в сущности, девчонкой. Лионель Дюамель, ныне пребывавший на полном пансионе в гериатрическом отделении одной из парижских больниц, был на пятнадцать лет ее старше. Но внук никогда не замечал этой разницы в возрасте. Он подсчитал, что на момент смерти сына Нине Дюамель было всего сорок восемь лет. Как же он раньше этого не понял? Впрочем, детям все, кому за тридцать, кажутся стариками.

В мадам Дюамель не наблюдалось никакой экзотики. Ничего русского, даже ничего славянского. Никакого акцента. Никаких выступающих скул. Изысканная, хорошо образованная горожанка, дымившая как паровоз, державшая дом железной рукой и обожавшая средиземноморский шик Лазурного Берега. Николя никогда не был близок с бабушкой по отцовской линии, его больше привлекала материнская теплота бельгийской бабушки. Нина Дюамель любила, чтобы ее называли «мамита». Рак легкого унес ее из жизни в двухтысячном, когда ей было пятьдесят пять, через семь лет после исчезновения сына. Николя снова заглянул в документы. Федор Колчин, его отец. Рожден от неизвестного русского. Федор Колчин… От одного звука этого имени бросало в дрожь. Точно такую же реакцию вызывало странное и тревожное имя загадочной личности из любимого фильма «Подозрительные лица»: Кайзер Суза.

В генеалогическое древо семьи, до этого момента вполне обычное, отныне закрался знак вопроса. Раньше получить сертификат о французском гражданстве затруднений не вызывало. Поскольку его бабка стала француженкой, выйдя замуж за Лионеля Дюамеля в тысяча девятьсот шестьдесят первом году, то ему, Николя, выдавали все необходимые документы, опираясь на этот официальный акт. Однако вопрос вертелся у него в мозгу, надоедливый как муха. И поселился он там с того момента, как ему понадобилось сменить паспорт. Кто был отцом ребенка Зинаиды? И что знал о своем происхождении его отец, Теодор Дюамель?

Он расспросил свою сорокашестилетнюю тетку Эльвиру, дочь Лионеля и Нины. Эта сухопарая, с узловатыми руками разведенная дама жила на Монмартре в компании двух кошек. Ее дети, Алина и Карлос, проживали в Барселоне с бывшим мужем Эльвиры, сильно пьющим испанцем. Короткий телефонный разговор почти ничего не дал.

– На смертном одре мама мне сказала, что у моего брата было другое имя, русское, и что он не сын Лионеля. Что? Почему она мне это сказала? У нее подтвердился диагноз: рак легкого, Николя! Она боялась, что может умереть в любой момент. Думаю, она хотела облегчить совесть. Но она протянула еще шесть месяцев и больше к этой теме не возвращалась. Главное – не вздумай спрашивать об этом папу. Он и так уже впал в детство.

В шестьдесят шесть лет Лионеля Дюамеля подкосила болезнь Альцгеймера, и его поместили в гериатрическое отделение. Всякий раз, когда Николя приходил навестить деда, он оказывался лицом к лицу с печальной реальностью: дед уже фактически был другим человеком. Но Николя все равно так его называл, хоть его и охватывал при этом экзистенциальный ужас. С помощью матери он снова принялся изучать генеалогическое древо, которое сам тщательно выписал еще в начальной школе на улице Роллен. С одной стороны линия бельгийская, с другой – французская. Дюамели и Ван дер Влёйтены. В нем, в сущности, нет ничего французского, не раз повторял он себе, томясь долгим ожиданием в Центре французского гражданства. Ситуация была настолько абсурдной, что Николя так и подмывало расхохотаться вслух, но его останавливали всхлипывания соседа. Дюамелем он уже не был, он был русским и бельгийцем. Колчиным и Ван дер Влёйтеном. При этой мысли под ногами у него разверзалась пропасть. Со спокойной и безмятежной жизнью Николя Дюамеля было покончено. И вот, в непогожий серый день, после того как он два часа провел в центре, не поднимая глаз от документов, вокруг него что-то стало неуловимо изменяться, словно неведомые руки принялись переворачивать вверх тормашками всю его судьбу.

Он и не подозревал, что в тот день на свет появился совсем другой человек, Николя Кольт. И в его жизнь впервые постучалась Марго Дансор.