Татьяна де Ронэ - Русские чернила

Журналистам Николя всегда рисовал картину: бушующий прилив, катамаран, уходящий в открытое море, а на нем отец, с неизменной сигарой во рту. Волосы его развеваются на ветру, и он весело машет рукой им с матерью.

– Нет, Эмма, ты только погляди на мужа, вот это король! – восклицали подруги матери.

Николя тоже махал отцу рукой, и дыхание у него перехватывало от гордости. Катамаран с туго надувшимся черным парусом стремительно несся к берегу, танцуя на волне, как серферная доска, затем круто поворачивал, выскакивал из-под пенного гребня и летел дальше, повинуясь воле ветра.

Через два дня после исчезновения отца море выбросило на берег черный «Hobie Cat» со сломанной мачтой и с порванным парусом. Тело так и не нашли. Случилось это жарким августовским днем тысяча девятьсот девяносто третьего года. Теодор Дюамель сказал жене, что возьмет лодку и поедет в Гетари, повидаться со знакомыми серфингистами. Ветер дул крепкий, и он должен был меньше чем за час добраться до Рыбачьего порта, где пришвартовалось их судно. Николя не видел, как он отплыл в то утро: у него была тренировка по теннису. Когда он вернулся домой обедать, ему показалось, что он различает вдали, за островерхой крышей виллы Бельца, крошечный парус. С такого расстояния отец, конечно, не мог его видеть, но он все равно помахал рукой. Ему очень хотелось поехать с отцом в Гетари, но мать не пустила: тренировка по теннису была уже оплачена. Если бы Николя все-таки поехал тогда, может, ему бы удалось спасти отца? А может, они погибли бы вместе? Прошло восемнадцать лет, а эта мысль все не дает ему покоя.

Николя помнил, какое встревоженное было у матери лицо, когда она уже вечером позвонила друзьям в Гетари.

– Теодор? Он приплыл и уплыл, – беспечно заявил Мерфи, его приятель-австралиец.

– Я очень волнуюсь, – призналась Эмма.

Николя было тогда всего одиннадцать лет, но при этих словах внутри у него все сжалось. Потом она тихо сказала:

– Надо позвонить в полицию.

Николя было невыносимо слушать, как она излагает суть дела полицейским, и он вышел на балкон, где еще утром стоял отец. Он встал на то самое место и, как Теодор, положил руки на перила. Небо быстро темнело, и луч прожектора начал медленно обшаривать сумрак. Ему стало страшно. Так страшно, как никогда еще не было, даже в самолете, когда в его иллюминатор попала молния. Сзади подошла мать и обняла его. Он не решился поднять на нее глаза и смотрел на море. Где-то там, в бесконечности океана, был отец. Николя заплакал.

Потекли нескончаемые, мучительные минуты. Ближе к ночи дом наполнился людьми. Кто-то налил ему воды, кто-то приготовил поесть. Все наперебой старались его приласкать, поцеловать, сказать что-нибудь веселое, но он их почти не слышал. Было совсем поздно, лицо матери осунулось, глаза запали. Измученный Николя прикорнул в уголке дивана, а вокруг него громко спорили знакомые и незнакомые люди, кто-то курил, кто-то потягивал вино. Когда он проснулся рано утром, с опухшими глазами, мать плакала в ванной, и он вдруг понял, что никогда больше не увидит отца.

– Когда не удается найти тело покойного, – говорил он потом журналистам, – то не бывает ни гроба, ни похоронной церемонии, ни могилы, ни уведомления о кончине. Трудно поверить, что человек умер. «Hobie Cat» нашли, а вот тело найти не получилось. До сих пор.

Это он повторял во всех интервью.

– Несмотря ни на что, я все еще надеюсь, что вот сейчас откроется дверь и войдет отец. Сейчас ему был бы пятьдесят один год. Я знаю, что этого не может быть, что он, скорее всего, утонул, но где-то в глубине души теплится надежда, что он все-таки жив. В отличие от меня, Марго Дансор удалось выяснить судьбу своего отца. Но это уже ее история, не моя. Скажем так: я сочинил эту историю, чтобы ответить на все вопросы, связанные с исчезновением Теодора Дюамеля.

Был еще вопрос, который журналисты не уставали задавать.

– А ваше имя? Вы поменяли имя, когда написали книгу? Как Николя Дюамель стал Николя Кольтом?

– Кольт – это сокращенная фамилия Колчин, настоящая фамилия моего отца. Когда я понял, что книгу опубликуют, фамилия Дюамель показалась мне лишенной всякого смысла.

Теодор Дюамель никогда не прочтет «Конверт», но эта книга посвящена ему.

Моему отцу, Федору Колчину (12 июня 1960,

Санкт-Петербург – 7 августа 1993, Гетари).

Солнце медленно садилось, но не в море, а за скалы. Николя был разочарован: он ожидал грандиозного розового заката. Большинство постояльцев подвинули стулья так, чтобы поймать последние лучи, пока их не поглотит гора. Месье Вонг и мадемуазель Минг играли в маджонг. Парочка геев слушала музыку на айподе, подергивая головой в такт ритму. Семейство бельгийцев решило в последний раз окунуться. Швейцарцы углубились в газеты. Алессандра с матушкой крепко спали. Волосатый парень, затягиваясь сигаретой, как был, так и остался с телефоном возле уха. Его совершенно не интересовало, что его пухленькая подружка затеяла оживленный разговор с французом, чья супруга принимала спа-процедуры. Нельсон Новезан к вечеру приобрел уже лиловатый оттенок. Пошатываясь, он ненадолго появился на пляже в мокрых купальных шортах, выписывая невероятные кренделя худыми, дряблыми ногами. Окунув ногу в воду, он как-то по-щенячьи взвизгнул и отступил обратно к лифту. Вид у него был довольно жалкий.