Ярослав Ратушный - Юдифь и олигофрен

— Перестань! — крикнул я, почуяв, что в ноздри врывается запах жженого мяса.

— Теперь понятно? — спросил он. — Я изменился настолько, что смог вместить высшее существо.

— Но почему ты связан со смертью? — поморщился я.

— Я не выбирал, а, кроме того, у ангелов может быть только одна функция. Я окончательно убедился в своем предназначении, когда один за другим начали умирать люди, связанные с моим процессом.

— Как это начали умирать? — удивился я.

— Ты не знал? — усмехнулся Кривой. — Тогда слушай: первым разбился прокурор, его машина не вписалась в поворот. Представляешь, вылетел в пропасть, завис в воздухе и начал кувыркаться. А сердце само останавливается от страха, и уже не больно, и не страшно, разве что в первый момент. Потом удар, и все. За ним якобы от инфаркта умер судья. За ужином закатил глаза, захрипел и упал головой в тарелку с творожными блинчиками. Пока жена прибежала с кухни, он уже дух испустил. Затем зверски убили адвоката.

— Он же тебя защищал.

— Значит, плохо старался, поэтому его так отдубасили резиновой дубиной, что не осталось живого места. Помер прямо в своей спальне. Даже секретаршу суда задушили в парке, а платье ее забрызгали спермой.

— Ну, ты скотина, — возмутился я, — одно слово — сатанист.

— Иисуса тоже называли сатанистом.

— Он, по крайней мере, не убивал.

— Нет, конечно, — устало согласился Кривой, — просто уничтожил целый мир, примерно 600 миллионов человек, но лично не убивал.

— Подожди, — удивился я, — ты же все это время находился в камере. Откуда ты знаешь подробности?

— Неужели ты думаешь, — усмехнулся он, — что стены могут защитить от ангела смерти? — Кривой встал и, приблизив лицо к решетке, заглянул мне прямо в глаза, отчего стало неуютно и даже страшно.

— Ладно, мне пора, — сказал я и, немного поколебавшись, протянул ему руку. Ладонь убийцы была необычно горячей.

На улице было жарко. Скупая тень жалась под фасады зданий и таилась возле густых деревьев. Я начал искать Марка, но, узнав, что он уехал в город, пошел на станцию. Километровая прогулка по открытой местности окончательно испортила настроение. Вчерашний перепой и недосып сделали разморенное жарой тело рыхлым и ватным, едва перебирающим ноги в дорожной пыли.

В маленьком здании вокзала было душно и грязно, на полу валялась шелуха от семечек. Впрочем, мне повезло, ибо проходящая раз в два часа электричка должна была подойти через 20 минут. В расположенном на перроне туалете стояла традиционная вонь. Моча плохо стекала по выдолбленному в каменном полу желобу, а большие навозные мухи хищно кружили над кучкой свежего, еще дымящегося дерьма, расположенного сверху уже засохших, может быть, даже окаменевших фекалий.

В конце перрона примостился маленький деревянный ларек, где толстая, истекающая потом и одуревшая от жары продавщица смирилась с судьбой вечной мученицы и даже не пыталась продавать отвратительную теплую фруктовую воду, галеты и засохшие сладости. Она казалась застывшим идолом, иногда взмахивая руками, чтобы вытереть пот, текущий по неподвижному лицу, или отогнать мух, ползавших по ромовым бабкам и звездочкам, которые я обожал обкусывать в детстве по кругу, медленно приближаясь к вожделенному центру с пятнышком яблочного повидла.

Огромная страна была так безнадежно загажена, что даже на этой маленькой, расположенной в предгорье станции неизбежно пахло мочой, гарью и потом. В короткой тени возле деревьев расположилась группа цыган. Их грязные, оборванные дети ползали прямо в пыли. Молодая очень тонкая цыганка, одетая в длинную цветастую юбку, поднялась с земли и попросила закурить.

— Смотри, что русские делают, — сказала она, показав старую помятую фотографию, где был изображен коллективный секс.

Я молча пожал плечами и дал ей сигарету.

— За то, что ты не жадный, я тебе погадаю, — предложила цыганка.

— Не стоит, — сказал я и намеревался пройти мимо, но она схватила мою руку и поднесла к своему напряженному выразительному лицу.

— Ну что там? — нетерпеливо спросил я.

— Я вижу любовь и смерть, — задумчиво сказала девушка, — но не знаю, что сильнее.

— Ладно, — произнес я, заметив, что подошла электричка и, дав ей деньги, вошел в вагон.

Примостившись на теневой стороне, я быстро заснул, несмотря на сильную тряску. Мне снилось, что я не вошел, а наоборот вышел из поезда на той же станции. Настроение было бодрое, даже игривое, поэтому неудержимо тянуло на приключения. Я ринулся к цыганке, которая теперь казалась почти привлекательной: