Владимир Лорченков - Автопортрет художника (сборник)

Я глубоко вдохнул и продолжил бежать.

ххх

До Калараша в центре Молдавии, этой дыры посреди дыры – своего рода задница в заднице, – меня подбросил словоохотливый водитель «Мерседеса». Парень болтал всю дорогу, чем изрядно меня утомил. У него была Шикарная Тачка с Приборной Панелью, которая вся Мигала. Это парня здорово возбуждала. Он возвращался из Кишинева, где кутил с поблядушками, в родное село. А оттуда – снова в Италию, на заработки.

– А ты чем занимаешься? – спросил он.

– Я литератор, – соврал я.

– Чересчур здоровый ты для литератора, – сказал он.

– Ей Богу, – сказал я, и вытащил из рюкзака пишущую машинку.

– Вот херня, – сказал он, – айда со мной лучше в Сорренто бордель местный крышевать.

– Я боец, и мой путь – путь воина, – сказал я.

– Херня на постном масле, – сказал он, – ты же сам только что сказал, что ты литератор.

– Понимаешь, – попробовал объяснить я, – еще японцы и китайцы считали, что если человек занят каким-то искусством, неважно каким, то он покоряет один и тот же Путь.

– Так, – кивнул он, не понимая, куда я клоню.

– Ты мог рисовать кисточкой херню всякую на рисовой бумаге, мог плавать, мог фехтовать мечом или палкой, мог стихи слагать, это не имело значения, чтобы ты не делал, ты пытался достичь Совершенства, – объяснил я.

– Поэтому литератор, – пояснил я, – ну, тот кто пишет всякую херню кисточкой на рисовой бумаге, он тоже Боец.

– Вот херня-то, – сказал он.

– Феерическая, – подтвердил я.

– Знаешь, – сказал он, – мне такой трепач тем более нужен. Ну, в Сорренто-то. Будешь нас идейно от полиции отмазывать.

– Не могу, дела, – сказал я.

– Ну, а куда ты едешь? – спросил он.

– На турнир «Кровавый спорт», – сказал я.

– Вы там типа сражаетесь, как в кино этом? – мне попался подкованный попутчик.

– Нет, стихи друг другу читаем, – сказал я.

– Но почему ты такой накачанный? – спросил он.

– Да я просто бомбилой при валютке подрабатываю, – объяснил я.

– Странный ты литератор, – сказал он.

– Это для денег, – сказал я, – а Путь для души.

– Ладно, – сказал он, внезапно на что-то решившись. – Я возвращаюсь завтра по этой же дороге, есть одно дельце в Кишиневе, если что, стой у городского супермаркета у дороги, я подберу.

– Буду в хорошей форме, подожду, – сказал я.

– У вас ТАК все серьезно? – спросил он.

Мне не хотелось его пугать.

Так что я даже и не намекнул, КАК у нас все серьезно.

ххх

Мероприятие было замаскировано под праздник весны и земледелия, так что на входе крутились какие-то прошмандовки в национальных костюмах. В волосах у каждой были ленты цвета флага Молдавии. Каждая – прошмандовка, не лента – напоминала одновременно и Чепрагу и Ротару, только помоложе, да поблядовитее. А поблядушка с внешностью Ротару это как проститутка, загримированная под Зыкову.

Национальное оскорбление, подумал я, и разозлился.

Девки встречали приезжих мамалыгой с солью. Я попробовал, сплюнул, и похлопал поблядушку по жопе. Отодвинул охрану и зашел в зал. А уж там никакого антуража не было. Только пара свечей – для духов погибших бойцов, – татами в центре на небольшом возвышении, да зрители вокруг. Зрители в массе своей и были бойцами. Я огляделся. Кивнул парочке знакомых лиц. Ко мне подошел распорядитель.

– Лоринков, Молдавия, – сказал я.

– Ваш бой через пять минут, – сказал он беспристрастно.

Я молча кивнул. Опять эта гребанная китайская страсть к сюрпризам.

– Кто соперник? – спросил я.

– Узнаете на ринге, – сказал он, – разминайтесь.

– Каков порядок боев? – спросил я.

– Мы слышали, вы любите сладкое, – сказал он, и это была правда.

– Так что сильнейшие останутся вам на десерт, – сказал он.

– Если, конечно, вы раньше не попадетесь кому-то, кто любит бифштексы, – сказал он с гадкой восточной улыбочкой.

Херов шутник. Я отвернулся, снял с себя рубашку, – выгляжу я, благодаря подработке, на десять баллов, – и быстро размял суставы. Ударили в гонг. Я вышел.

– Лоринков, Молдавия, – сказал кто-то сверху из судейских.

Я поклонился. Навстречу мне вышел суховатый мужик лет сорока-сорока пяти. Коротко стриженный. По глазам видно, приходилось страдать, да и повидал кое-чего в жизни. Значит, нормальный мужик. Я подавил в себе симпатию, потому что это был соперник.

– Этот год мы объявляем юбилейным, – преподнес сюрприз собравшимся судья.

– По правилам юбилейного года боя проигравший погибает, – напомнил судья правила юбилейного года.